Книга Испанская война и тайна тамплиеров - Олег Соколов

Поляков легко можно было отличить по непривычным для французской пехоты ярко-желтым лацканам на темно-синих мундирах. У польских гренадер были также яркие алые высокие султаны, но вместо меховых шапок поляки носили кивера с латунными бляхами.

Французские солдаты, составив ружья в козлы, смеялись и перекидывались шутками, время от времени обращаясь к прохожим, особенно к женщинам. Вот три испанские девушки, как бы невзначай, прикрыв лица веерами, прошли перед строем, только искоса бросив любопытный взгляд на французов.

– Эй, сеньорита, – воскликнул молодой солдатик и добавил на ломаном испанском, – quando casamos[2]?!

– Nunca[3],– бросила, чуть повернувшись в его сторону, испанка, и все девушки прыснули со смеху…

Поляки выглядели иначе. Хотя до церемонии оставалось еще два с лишним часа, офицеры на всякий случай приказали подчиненным стоять с оружием в руках и придирчиво инспектировали все детали обмундирования и амуниции. Де Крессэ невольно вспомнил, как один старый офицер рассказывал ему, что для солдата всякое веселье сводится к раннему подъему: «Представьте себе, что Император или маршал решил провести торжественный смотр в полдень, чтобы отметить какой-нибудь праздничный день. Тогда генералы, вне всякого сомнения, назначат инспекцию на 11 часов утра, полковники, конечно же, построят свои полки в 10 утра. Командиры батальонов пожелают удостовериться, что у всех все нормально, и выведут свои батальоны на линию в 9 утра, и так дальше до последнего капрала, который подымет свое отделение в 5 утра. Вот такое веселье у солдата».

Тем не менее де Крессэ не мог налюбоваться высокими ладными бойцами, большей частью светловолосыми. Они выглядели подтянуто и отличались каким-то особым воинским шиком. Капитан вспомнил, что о Вислинском легионе, к которому принадлежали эти гренадеры, ходили легенды, и, штурмуя в свое время город, они совершали настоящие чудеса.

Проходя мимо французской роты, не занятой еще построением, де Крессэ козырнул непринужденно переговаривавшимся французским офицерам, и те ответили ему приветливым салютом. Улыбка молодого пехотного офицерика была такой искренней, что де Крессэ почувствовал себя просто обязанным сказать ему хотя бы пару слов. Подойдя, он самым естественным тоном бросил:

– Готовитесь к празднику?

– Так точно, – весело ответил совсем молодой капитан.

– А что теперь, на празднике Благовещения присутствует и армия?

– А вы разве не знаете? – изумленно ответил пехотинец. – Да и к тому же сегодня не только Благовещение. Весь город празднует бракосочетание нашего Императора с эрцгерцогиней австрийской Марией-Луизой!

Де Крессэ изумленно расширил глаза:

– Бракосочетание Императора?!

– Ну да, конечно. Сам командующий прибудет сюда в полдень на торжественный молебен… а вечером весь город гуляет, ну и мы тоже, говорят, будет иллюминация, фейерверк, танцы.

Де Крессэ несколько раз одобрительно кивнул головой, улыбнулся и, попрощавшись с пехотным офицером, пошел дальше сквозь пребывающую на площадь толпу.

«Вот уж действительно неисповедимы пути Господни и загадочна душа человека! – размышлял он. – Ведь этот город меньше года назад отчаянно дрался с нашими войсками!»

Действительно, Сарагоса билась с французами насмерть, жестоко, беспощадно к врагам и к себе также. Но потом город понял, что дальше драться невозможно, и в его душе что-то надломилось. И когда 22 февраля 1809 года остатки гарнизона вышли нестройными толпами из ворот Портильо и, небрежно покуривая сигары, бросили оружие, капитуляция была полной. Спустя два дня маршал Ланн вместе с маршалом Мортье торжественно въехали в признавшую поражение столицу Арагона. Когда же в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар был отслужен молебен в честь окончания боев, а епископ воздал благодарение Богу за то, что он даровал победу французскому оружию, гордые сарагосцы не желали больше драться, они как бы сказали себе: «Для нас война закончена, а если кто-то хочет повторить наш подвиг, милости просим!»

Погруженный в эти мысли молодой капитан дошел до площади Сан-Антон, прошел по узкой улице Платерия и вышел на длинную рыночную площадь. Здесь уже вовсю царило оживление. Вся площадь была заполнена лотками торговцев, продававших рыбу, фрукты, овощи, мясо, всевозможную снедь, сласти и разные безделушки. В нос бил то острый запах свежих апельсинов и лимонов, то сладкий аромат корицы, то дразнящий аппетит, густой запах свежих булок и печенья с пряностями…

Пройдя рыночную площадь, де Крессэ через пару минут почти замкнул круг своей прогулки и вышел на широкую улицу Коссо. До особняка главнокомандующего оставалось несколько минут ходьбы. Тут Анри от размышлений о судьбах мира и города вернулся к мыслям лично о себе: «Какого черта я потребовался командующему, да еще в такой день?»

К сожалению, единственным объяснением, которое можно было дать этому обстоятельству, была дуэль.

Да, да! Дурацкая, совершенно ненужная дуэль с адъютантом главнокомандующего Эвраром де Монтегю. Это произошло несколько дней назад, когда десятка полтора офицеров собрались отметить возвращение главных сил армии из безуспешного, правда, похода на Валенсию.

Никто и не сомневался, что этот «поход», а точнее, некая имитация наступления на знаменитый город, был лишь формальной данью приказу короля Жозефа, брата Наполеона, возведенного на испанский престол. Никто, даже генерал Луи-Габриэль Сюше, командующий тридцатитысячной Арагонской армией, не воспринимал его всерьез как начальника.

«Даже», потому что Сюше был человеком политически осторожным, с начальством не спорил, а тем более с королем Жозефом, на племяннице супруги которого недавно женился. Выгоду от этого брака генерал никак не хотел портить скандальными выходками. Поэтому он приказал двинуться на Валенсию, где стояла мощная испанская армия, поддерживаемая к тому же с моря англичанами. Ясно было, что часть Арагонской армии никак не сможет взять Валенсию. Да и Сюше двинул в поход предельно малые силы, чтобы ничем не рисковать, а доложить потом начальству:

– Сир, мы сделали все, что могли, но, увы, обстоятельства оказались сильнее нас.

Теперь, после этого псевдопохода, в доме, где вольготно расположился на постое офицер штаба Раффрон, собрались его друзья и друзья друзей – офицеры гусар, кирасир и, конечно, штабные. Среди прочих приглашенных был и Анри. Его позвал один из офицеров Тринадцатого кирасирского полка, с которым он успел подружиться за время своего недолгого пребывания в Сарагосе.

Буквально сразу, едва началась пирушка, взгляд Анри скрестился со взглядом молодого офицера, облаченного в роскошный гусарский мундир. На левом рукаве его темно-синего расшитого золотом доломана красовалась белая шелковая повязка с золотой бахромой, знак адъютанта главнокомандующего.

Адъютант, которого звали Эврар де Монтегю, красавец с тонкими, будто нарисованными усиками, почти постоянно улыбался какой-то странной, то ли небрежной, то ли брезгливой улыбкой. Эта улыбка не понравилась де Крессэ.