Книга Сон в заснеженном саду - Элизабет Бартон

– Папа! – закричал Крис, шестилетний малыш с волосами цвета свежей соломы. – Мама, смотри, папочка приехал!

– Ты привез мне подарочек? – сонным голоском спросила Лиззи, потирая заспанные глазки.

– Ну конечно, детка. Папа привез тебе подарок, – растерянно ответил Эрик.

Его глаза начали метаться по комнате, пока не наткнулись на укоризненный взгляд Мэгги. Она все поняла и вовремя пришла на помощь.

– Лиззи, крошка, – она мягко забрала девочку из рук мужа, – подарок, который привез папа, можно будет открыть только утром. Давай поскорее ляжем спать, а завтра проснемся и откроем подарки.

Эрик был холодным и источал какой-то чужой запах, но в таком нежном возрасте мелочи тонут в потоке эмоций. Мэгги с трудом удалось во второй раз уложить детей по кроваткам и не поддаться мелкому шантажу маленькой плутовки Лиззи. В обмен на немедленный сон она потребовала бонус в целых три сказки. После непродолжительного торга Мэгги удалось сбить цену до одной сказки и одной колыбельной.

– Ты опять забыл купить им подарки! – сказала она, вернувшись в гостиную.

Мэгги не ждала мужа сегодня, но, заметив, в каком он чудесном настроении, вспомнила слова Сандры и твердо настроилась на серьезный разговор. В конце концов, он ее муж и просто обязан помочь ей если не деньгами, то дельным советом.

Эрик сидел, вытянув длинные ноги, и тихонько перебирал струны на своей гитаре. Он не спросил, как Мэгги провела этот месяц без него, чем занималась. Не спросил вообще ни о чем.

– Слушай, Мэгги, думаешь, мы сможем порвать публику в Лос-Анджелесе с этой песней? – спросил Эрик, заметив, что Мэгги стоит над ним со скрещенными на груди руками.

Он начал играть какую-то длинную, запутанную и скучную мелодию. Мэгги испытывала почти физические мучения от этих нестройных звуков, которые Эрик называл музыкой и с которыми мечтал победить в конкурсе на лучшую музыкальную группу США. Обольщаться насчет таланта Эрика и его приятелей? Нет, Мэгги не считала его гением даже в лучшие дни их совместной жизни. Он продолжал истязать гитару, а ей было жаль. Только вот чего: себя, мужа или потерянных лет?

Перед ней сидел оторванный от реальности человек, неспособный с достоинством признать поражение, на которое его обрекла судьба. Умный человек и в то же время неудачник. Человек, которому Мэгги все простила, потому что у нее было доброе сердце. Он вернулся, и она опять должна жить с ним и терпеть его близость, как новое неизбежное испытание.

У нас еще могут родиться дети, с каким-то неестественным отвращением подумала Мэгги.

Она вдруг отчетливо осознала, что мертва и ничто уже не может причинить ей боль.

Эрик отложил гитару, и цедил кофе маленькими глотками, и не переставая рассказывал о своих несбыточных планах. Мэгги подала ему коньяк, он выпил его залпом, даже не распробовав. Руки его беспрерывно двигались. Длинные пальцы барабанили по столу, разминали одну сигарету за другой. Это были те же руки, которые не раз тянулись к ее телу.

Он коснулся ее руки, но Мэгги убрала ее. На нее вновь нахлынула тоска. Далекими казались прежние чувства, мечты, надежды. Мэгги вдруг подумала, что никому из мужчин, должно быть, не приходило в голову, что женщины тоже иногда тоскуют по свободе. Никто, вероятно, даже не допускает мысли, что женщина может сказать: «С меня довольно!».

Мэгги не знала, как начать разговор о галерее и деньгах, обо всем том, что тяготило ее так долго и столь же долго нарочно или из-за неусидчивой натуры не замечалось Эриком.

Чашка опустела, на ее дне чернела густая кофейная гуща. Мэгги взяла чашку и заглянула внутрь. Она не раз видела, как ее мать читала эти причудливые узоры-предсказания, но рисунок был нем. Что-то в нем напоминало голову большой собаки, что-то было от крыши дома.

– Мне кажется, я вот-вот совершу какую-нибудь глупость, – вполголоса, как будто самой себе призналась Мэгги.

– Совершишь? Значит, ты еще не сделала этого? Тогда я могу быть спокоен. – Эрик потешался над ее пустыми и надуманными, как ему казалось, тревогами.

Если бы сейчас, после этих слов, Эрика обвинили в равнодушии к жене, он бы сопротивлялся и протестовал, потому что в его понимании брак – это не способ вручить свою жизнь другому человеку. Супруги – партнеры во всем, в домашнем хозяйстве, в воспитании детей, в сексе. Но, по его глубокому убеждению, решить проблему может только тот, кто ее создал. Мэгги, как и ее мать, умела создавать себе проблемы из воздуха. Взять хотя бы эту галерею. Убыточный бизнес. Никому не нужны картины второсортных художников, а знаменитых перехватывали у Мэгги из-под носа более крупные галереи в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Эрик предупреждал ее, но она ничего не хотела слышать, а сейчас не хотел он. В душе он, конечно, прятал настоящую и единственную причину такой позиции: гордость мешала ему признаться в финансовой неспособности потворствовать маленькой прихоти своей жены.

– Не совершила только потому, что не знаю что… – говорила Мэгги. – Я совершенно потерялась. Мир оказался неожиданно зыбким, понимаешь меня?

Эрик закрыл ей рот ладонью и натужно засмеялся:

– Хватит, хватит. Ты сейчас опять заговоришь о своей галерее. Можешь меня ненавидеть, но я рад, что все так вышло. Когда старик передал тебе галерею, ты забыла обо всем, забросила меня и дом. Цель женщины, такой женщины, как ты, Мэгги, состоит в том, чтобы воспитывать своих детей, а не торговать чужими картинами.

Мэгги отшатнулась от него и выронила чашку. Тонкий белый фарфор мягко стукнулся о высокий ворс ковра, остатки кофе окрасили небольшой участок размером с ладонь в бурый цвет.

– Неужели только в этом ты видишь мое истинное предназначение? – пробормотала Мэгги, скрепляя сердце остатками добрых чувств по отношению к этому безучастному человеку.

– Думаю, что да.

Мэгги обозлилась еще больше.

– Кому, как не тебе, знать, что я всегда хотела рисовать, но ради тебя и детей сменила краски на воскресные обеды и походы в детский центр. Галерея отца – это последнее, что еще связывает меня с искусством, с моей мечтой. Роль домохозяйки не может удовлетворить мое беспокойное сердце. Я должна заполнять свою жизнь чем-то, что сделает меня счастливой…

– И чем же ты ее собираешься заполнить теперь, когда твоя галерея обанкротилась?

Мэгги приводила в бешенство его жестокая усмешка. Она была готова дать Эрику пощечину и сказать, что другие тоже имеют право хотя бы на частицу того, чем в избытке обладает он. Но ей достало сил и достоинства смолчать. Мэгги повернулась к нему спиной и стала нервно переставлять книги на полке. Эрик подошел сзади и положил руку ей на талию.

– Ты уже придумала, как спасти свою мечту?

– Придумала, – сказала Мэгги сквозь зубы.

Эрик вскинул руки, призывая в свидетели кого-то свыше.

– Вот оно как!

Он всегда играл неправдоподобно – и сейчас, неправдоподобно играя, изображал разочарование.