Книга Танцовщица из Хивы, или История простодушной - Бибиш

А порой радуюсь, что жива осталась. Эти счастливые моменты у меня в жизни очень редко бывают.

Но продолжу свою историю.

Однажды пастух ушел со своим стадом далеко, а я уже давно решила убежать — и вот убежала. Отправилась искать дорогу на трассу. С трудом нашла эту дорогу среди пустыни. Если бы вы знали, как я страдала, что у меня штанишек нету! Без штанов этих, представляете, как было мне плохо. А платье-то очень грязное и рваное. Пришлось мне идти как есть.

Наконец нашла трассу, но боялась и стыдилась выйти на нее. Поэтому днем лежала возле колючего кустарника, а когда наступил вечер, пошла вдоль трассы по песку. Босиком иду, а песок жаркий, прямо кипит под ногами. Пройду немного, потом немного отдохну. Так и шла. Хорошо еще, с собой взяла воду в бутылке. По глоточку пила эту теплую воду, очень экономила. И все же она быстро кончилась.

На своем пути кого только не видела — и змей, и ящериц. Из-за них спать совсем не могла. А ночью такая тишина стояла и звезды были такими ясными и красивыми! Только очень легкий ветерок дул. Правда, опять хотелось и пить, и есть. И ноги мои очень пострадали от колючек и от жары — пятки все в трещинах были.

Наконец-то ночью (змеи меня не тронули!) добралась я до какого-то кишлака. Увидела колодец возле крайнего дома и бросилась к нему. Опустила ведро, а оно переполнилось, и я не могу его поднять! Очень тяжелое для меня оказалось. Так я его в колодец и уронила. И не смогла попить водички. А пить так хотелось! Немножко походила кругом кишлака, нашла маленький арык с мутной, грязной водой. Вот и выпила воды из этого арыка. А что мне оставалось делать? Зато свою жажду утолила. Но в животе у меня после этого стало бурлить. Потому что ничего в нем, кроме грязной воды, не было.

До утра проспала возле чьего-то дома, рядом с садом. Утром рано встала и пошла по домам. Стучала в ворота и попрошайничала. Просила, чтобы мне дали какой-нибудь еды.

Некоторые сахар-рафинад по штучке давали, а некоторые лепешки. Другие даже не пропускали к себе, говорили:

— Иди отсюда, своих кормить нечем!

Многие фрукты давали. У нас же фруктов навалом. Вот так я наелась и сыта была целый день. Местные думали, наверно, что я таджикская цыганка, они ведь ходят целыми семьями и попрошайничают. Они везде есть, и в России, и в Узбекистане, и теперь всюду в СНГ. У них такая традиция — жить только попрошайничеством.

И вдруг я увидела ребят, которые играли возле своего дома. Увидела и начала плакать. Время уже позднее стало, но лето, и поэтому еще светло. Я на асфальте стою и плачу, а дети меня дразнят Бабой-Ягой, потому что я грязная очень была. Потом ко мне подошли люди и начали спрашивать, откуда я, кто мои родители, где я живу. А я им сказала, что заблудилась.

Помню, кто-то даже пожалел меня:

— Если отмыть, одеть, нормальная девчонка будет.

Решили отвезти меня домой. Нашли одного с мотоциклом и попросили, чтобы он отвез меня. Конечно, сначала допрашивали. Но я не знала, как называется колхоз, в который мой кишлак входил. Я только знала, что у нас рядом есть озера, и всё, больше ничего. Тогда спросили, какая кличка у отца? Я сказала — «учитель».

И наконец-то он повез меня домой. Всю дорогу я спала в мотоцикле, в коляске, потому что устала как собака.

Родители еще не успели выйти из дому на улицу, а человек, который привез меня, уже уехал. Родители удивились моему странному виду. Ногти у меня выросли, как у Кащея Бессмертного, а сама похожа была на Бабу-Ягу, страшная и грязная. Волосы у меня стояли колом, потому что я их не расчесывала. И правда — откуда у пастуха расческа, если на его голове ни одной волосины не было и ходил он сутулый, еле-еле ноги передвигал, как полудохлый баран.

Родителей я обманула, сказала, что у бабушки за коровьим стадом смотрела и за собой ухаживать времени не было, ленилась. Да честно говоря, у нас дети в основном босиком бегают и довольно грязные. И это еще мягко сказано. У кого баня есть или душ, те купаются. А у кого нет, берут ведро с водой и выливают на себя. И все дела. У некоторых есть примитивный умывальник. Но для умывания можно использовать и кувшин. Средств много. А если на канале или на озерах купаешься, все равно не станешь чистенькой, потому что вода в них глинистая, вот так. И откуда здесь взяться чистоте? В общем, мой внешний вид не очень всех поразил. Родители так и не узнали и не догадались, что со мной произошло, а я молчала.

А потом пришлось мне с моими косами проститься, потому что еще там, в пустыне, в пастушеском шалаше голова моя начала чесаться. Теперь же вши выползали прямо наружу. Целыми днями и ночами чесала я свою голову, всю кожу содрала до крови. В конце концов папа меня постриг наголо. Жалко было расставаться с моей длинной косой. Но с другой стороны, хорошо, что ее у меня не стало, потому что я помнила, как в пустыне один жестокий гад обмотал мои волосы на руку себе и тянул и душил меня ими и как ужасно, и страшно, и больно мне было. Вот об этом вспоминала — и уже не хотелось носить косы. Слава Богу, что они меня не подожгли, что я жива осталась. А если бы подожгли, я бы уже мертвая была. Когда об этом думаю, меня как судорогой сводит, места себе не нахожу.

Вам, наверное, интересно узнать побольше о моей семье.

Начну с моего деда, необычного человека, а потом и об отце расскажу. У него тоже тяжело жизнь складывалась.

Эта часть моей истории так и называется:

Рассказ о моей семье

Папиного отца звали Сиддик-махсум, или «мулла Сиддик». К нему приезжали из разных кишлаков за помощью. Он молился за людей, писал им разные заговоры от сглаза, порчи, примирял мужей с женами, привороты делал и даже написал книгу по магии (из-за этой книги спустя десятки лет вся семья рассорилась). И еще он женщин лечил от бесплодия. Мужья сами приводили к нему своих жен и оставляли на несколько дней. У деда в дверном проеме висели женские наши национальные штаны. Когда женщина входила, он говорил ей: «Быстро сними штаны!» Если женщина возмущалась, он ее отправлял назад со словами: «Я же тебя просил с дверей штаны снять!» А другие оставались, и почти все потом беременели. Уж как он их лечил? Бесплодной оставаться большим горем было. И много потом похожих на деда детишек бегало в соседних кишлаках.

В то время религия запрещалась, церкви и мечети закрывали. Но люди все равно хотели верить и находили в своих селах тех, кто, несмотря ни на что, продолжал исповедовать и совершать обряды.

Однажды ночью моего деда забрали прямо из дому. Репрессировали. Он был сослан в Сибирь на десять лет. Моему отцу Низомиддину было тогда три годика. Моя бабушка Ниязджан осталась одна с пятью детьми. А время было страшное и голодное — тридцатые годы.

Женщине одной невозможно. Ниязджан перешла жить к Садулле, брату своего репрессированного мужа. У Садуллы было своих восемь детей. Теперь им стало еще тяжелее. Всю семью кормил один Садулла. Он был цирюльником и еще совершал обрезание мальчикам, для этого у него были специальные инструменты: отточенный и расщепленный на конце тростник и складной нож-бритва (мне о них муж рассказывал, ведь женщин на обрезание не допускают!).