Книга Обожание - Нэнси Хьюстон

Мне показалось важным, ваша честь, чтобы вы с самого начала процесса были в курсе этой странной заторможенности.

ЭЛЬКЕ

Я могу продолжать? В конце концов, я ведь ключевой свидетель этого слушания… Миллионы людей видели Космо по телевизору, сотни тысяч — на сцене, тысячи гордятся тем, что пожимали ему руку или взяли у него автограф… Некоторые, подобно мне, познали великое счастье быть любимыми этим человеком, но никто в мире — никто, слышите, ваша честь? — не знал Космо так, как знала его я.

ФРАНК

Ха-ха-ха! Это просто смешно. Десятки женщин тешат себя теми же иллюзиями, что и моя мать. Они переминаются с ноги на ногу от нетерпения там, за дверью, жаждут дать показания, каждая уверена, что была единственной Избранницей космического сердца… Не впадите в заблуждение, ваша честь: Космо был ненасытным соблазнителем, закоренелым Дон-Жуаном; девственницы, мужние жены и вдовы, красавицы и уродины, молодки и старухи — женщины пачками поддавались его чарам, да что там пачками — роями. А в самом конце… слова застревают в горле, но присяга вынуждает меня прилюдно заявить: в конце жизни аппетиты клоуна-развратника не ограничивались женщинами…

Признаюсь, ваша честь, меня это шокирует. Не слишком приятно видеть собственную мать и игрушкой чьей-то похоти, но истина заключается в том, что Эльке попалась в ловушку не первой и далеко не последней. Даже сегодня, после всего случившегося, она продолжает, как та лань с фотографии моего отца, смотреть на своего палача влюбленными глазами…

ДОН-ЖУАН

Нет, право, ваша честь, сделайте же что-нибудь, остановите это безобразие! С чувством глубочайшего возмущения я категорически опровергаю все сказанное выше. Мне невыносимо слышать, как мое имя вновь и вновь поминают рядом с именем ничтожного бабника. Так происходит уже много столетий, мой образ подают под разными соусами и все время принижают и опошляют…

Как вам, конечно, известно, мои притязания были высокими, благородными, метафизичными: я бросал вызов Богу, боролся с лицемерием общества и никогда не был тем жалким типом, что чешется всякий раз, когда у него засвербит в гульфике; я олицетворяю собой одно из ярчайших проявлений западной свободы личности!

Что касается извращенной любви… при одной только мысли о ней мое сердце горюет и содрогается, как сожженная Франком улитка.

ЛАНЬ

Знаете, ваша честь, если я, умирая, и смотрела на своего мучителя, то лишь потому, что он в это последнее мгновение склонился надо мной, вооруженный своим «Никоном». Он заполнял мой горизонт, он — в силу сложившихся обстоятельств — воплощал собой весь мир, тот мир, который я так любила и с таким сожалением покидала… Ах, какая тоска! Как ужасно любить своего убийцу только потому, что он все еще жив и кровь бежит по его жилам, а биения моего сердца делаются все реже, слабеют и затихают…

ЭЛЬКЕ

Вы правы, ваша честь, процесс выходит из-под контроля. Каждый из нас — все мужчины и все женщины — должен постараться изложить свою историю как можно подробнее и понятнее. Замолчите, дети мои, я еще ничего толком не рассказала, не мешайте мне говорить.

Рассказывать, как началась эта история, можно по-разному, но я как ключевой свидетель оставляю за собой право, нет, я позволю себе роскошь выбрать для пролога мою встречу с Космо. Такой пролог — самая естественная вещь на свете для любой истории, ведь когда мужчина и женщина влюбляются, мир возрождается…

ФИОНА И ФРАНК

Прекрати, мама! Нам за тебя стыдно!

ЭЛЬКЕ

Я обращаюсь к судье, дети мои, мой рассказ — для него, не для вас. Если вам что-то не нравится, просто заткните уши. Забавно, ваша честь: первые двадцать лет жизни человек таится от родителей, а все остальное время — от детей!

Итак, вообразите сцену, достойную Эдит Пиаф: Я вытираю стаканы в кафе… Я — официантка в «Фонтане», ваша честь, это кафе вам вряд ли знакомо, но вы наверняка повидали десятки подобных заведений, заурядное деревенское бистро, оно может быть унылым или уютным — все зависит от настроения клиентов и от погоды за окном. У меня, в отличие от героини песни Эдит, всегда есть время помечтать — это мое любимое занятие. Руки сами делают дело, опускают стаканы в мыльную воду, споласкивают в чистой, стряхивают капельки и отправляют на их законное место над стойкой. Я обожаю смотреть на них сквозь ресницы: волшебные золотистые блики отражаются в зрачках, перевернутые стаканы напоминают то прозрачных летучих мышей, то танцовщиц из «Мулен Руж», то бумажных кукол — их когда-то делала для меня мама. Она вырезала их ножницами из крафтовой бумаги, я их раскрашивала, мы собирали их в разноцветные гирлянды и развешивали по стенам в моей комнате! Я тогда жила в столице, ваша честь… то была другая эпоха.

ЖОЗЕТТА

Она сочиняет! Мой сын умер, а она придумывает истории.

ЭЛЬКЕ

Ваш сын любил литературу, Жозетта; нет лучшего способа воздать ему должное, чем окружить красотой слов.

Так вот, в тот вечер, в субботний майский вечер, я старалась делать все очень быстро, потому что посетителей в кафе набилось великое множество, и обстановка наэлектризовалась до крайности. Клиенты были оживленнее обычного, многие в ожидании появления Космо в «Фонтане» вспоминали разудалые фразочки, жесты и гримасы из представления, которое только что посмотрели в концертном зале. Стоило кому-нибудь произнести всего одно слово — любовь, например, или терпимость, — и смех накрывал бистро, как волна, с шумом и пыхтением набегающая на морской пляж…

ФРАНК

Возражение, ваша честь: наша мать никогда не видела океан.

ЭЛЬКЕ

Нет видела, видела! Видела по телевизору и вижу его, как наяву: он шумит, порывы ветра разгоняют волны, пробуждая в них жизнь, как дирижер будит заснувших оркестрантов… Грандиозное зрелище! В тот вечер мои односельчане казались мне красивыми, потому что в их глазах жило предвкушение чуда, хотя люди эти в большинстве своем лишены свойств, которые принято считать спутниками красоты. Они не молоды, не богаты, их не назовешь ни холеными, ни элегантными, и, когда я смотрю на них из-за стойки в обычные дни, мне кажется, что они — порождение серости и тягот обыденной жизни и подобны грибам, выросшим на трухлявом пне.

На стене за барной стойкой сверкали и искрились, как драгоценные камни, бутылки с сиропами и ликерами. Казалось, что они жадно улавливают свет и отражают его ярче, чем в обычные дни, как будто тоже хотят поучаствовать в невероятном событии: все ждали Космо. Да, именно так: вот-вот должен был появиться Космо во плоти, он пообещал присоединиться к нам после представления — первого в родной деревне, — чтобы отпраздновать свое тридцатилетие. Полдеревни набилось в «Фонтан», человек сто, не меньше, толклись в зале, перекликаясь на разные голоса, в кои веки раз врачи и журналисты смешались с крестьянами. Даже родители Космо пришли, хоть и чувствовали себя не в своей тарелке: они впервые переступили порог питейного заведения…