Книга Импровизация на тему любви - Фабио Воло

Самое удобное для меня место было рядом с выходом. Если оно оказывалось свободным, день складывался для меня удачно, потому что, когда девушка вставала, собираясь покинуть трамвай, ей приходилось идти в мою сторону, и она на ходу улыбалась мне — едва уловимо, слегка, но все-таки улыбалась.

Иногда на моем месте кто-то сидел, но я извлекал из этого определенную выгоду. Я вставал у двери, и на несколько секунд мы с девушкой оказывались рядом, бок о бок. Как же жадно я вдыхал ее аромат! Он был для меня сродни горному воздуху, которым невозможно надышаться, стоя у распахнутого окна…

Я вдыхал ее аромат, но не осмеливался дотронуться до нее. Может быть, еще выпадет случай, успокаивал я себя.

Однажды, впрочем, я слегка коснулся ее. Как-то утром трамвай слишком резко затормозил, и девушку толкнуло ко мне. Край ее пальто и моя рука на миг соприкоснулись, потом я легонько поддержал незнакомку. Будь моя воля, я бы ни за что не отпустил ее!

Она тоже иногда смотрела на меня со своего места.

Часто случалось, что наши взгляды пересекались, и казалось, что между нами установилось молчаливое сообщество. Пугало только одно: вдруг эти взгляды, эти волнительные полуулыбки, которыми она изредка одаривала меня, всего лишь плод хорошего воспитания?

По дороге она что-то писала и делала это часто. Писала она в тетради оранжевого цвета в твердом переплете. Что она там записывает? — спрашивал я себя. Может, и про меня найдется пара строк?

Мне нравилось смотреть, как она пишет. Во-первых, она снимала перчатки, и в этом было что-то интимное. Во-вторых, было заметно, что она целиком отдается тому, чем занимается. Временами я даже испытывал чувство ревности. Действительно, когда она писала, она ни разу не отрывала глаз от тетради, полностью погружаясь в свое занятие. Ее очарование от этого еще более усиливалось. В такие минуты мне безумно хотелось стать частицей ее мира.

Иногда, подобно другим пассажирам, она читала книгу. Читая, она тоже не отвлекалась. Для чтения моя незнакомка надевала очки. Они были ей к лицу. Мне нравилось наблюдать, как она указательным пальцем приподнимает страницу и быстро переворачивает ее. В этом естественном движении столько женственности! Но когда на тот же указательный палец она накручивала прядь темных волос — это завораживало еще больше…

Незнакомка была красивой. Мне нравилось ее лицо, мне нравились ее волосы — тяжелые и густые, мне нравилась ее шея, и я всегда любовался ее тонкими запястьями. На безымянном пальце она носила маленькое гладкое колечко. На ее руках не было никаких других колец — только это.

Но сильнее всего меня притягивали ее глаза, даже не сами глаза, а то, что читалось в них, когда наши взгляды на миг пересекались. Мне казалось, что более бездонных, роковых глаз я не встречал нигде и никогда.

Можно ли влюбиться в незнакомую женщину, с которой каждый день встречаешься в трамвае? — спрашивал я себя в те дни. Ответа я не знал. У меня нет ответа на этот вопрос даже сейчас. Скорее всего, я не был влюблен. Меня просто тянуло к ней. С полной уверенностью могу только сказать: я чувствовал, что связан с ней прочными нитями, и мне нетрудно было поверить, что это сама судьба решила поиграть со мной. Или, вернее, с нами.

Однажды трамвай был переполнен, и я был прибит к своей незнакомке вплотную — но только спиной к ней. В окне мы могли видеть отражение друг друга. Не было сомнений девушка смотрела на меня. Наши взгляды встретились на зеркальной поверхности стекла, и я, пусть не сразу, понял: она была заинтересована. Вскоре девушка вышла, и трамвай двинулся дальше. Я обернулся, чтобы посмотреть на нее, она тоже обернулась…

Два раза в неделю моя незнакомка брала с собой спортивную сумку — как правило, в понедельник и четверг. И мне бы так делать, однажды подумал я. Спортзал находится рядом с моим домом, поэтому я никогда не брал с собой сумку. Обычно после работы я захожу домой, намереваясь взять спортивные принадлежности, но кончается всё тем, что на тренировку я так и не попадаю. Ничего удивительного — позади долгий рабочий день, хочется есть, хочется повалятся на диване перед телевизором, и сама мысль о том, что надо куда-то выходить да еще изводить себя физическими нагрузками, становится невыносимой. «В спортзал я пойду на следующий день», — решаю я на пути к холодильнику. Что же касается сумки, у меня с ней сложились странные отношения. Если я собираю сумку вечером, то, пока я укладываю вещи, у меня возникает желание забраться внутрь и устроиться спать на сложенном вчетверо махровом халате. Допустим, я все-таки иду в спортзал, но тогда возникает другая проблема; по возвращении сумка чаще всего остается неразобранной. Иногда я вспоминаю о ней, уже лежа в постели. Представив влажный халат, насквозь пропотевшую майку и мокрые плавки, в которых сидел в сауне, я поднимаюсь и иду вытаскивать все это, иначе не смогу заснуть спокойно. Если же меня одолевает забывчивость, то на другой день я уже боюсь обнаружить в сумке грибницу; о запахах — промолчу.

Девушка из трамвая оказалась мудрее меня. Она брала сумку с собой на работу.

Однажды утром, помню, я вошел в салон и увидел ее с новой прической: густые темные волосы она собрала в хвост. У меня даже дыхание перехватило — на мой взгляд, самая женственная прическа. Волосы были подняты высоко, что позволяло видеть уши, шею и нижнюю часть лица. Помню, что я подумал тогда: сейчас подойду к ней и буду пожирать ее глазами, пока она не поднимется со своего места. Мы молча будем смотреть друг на друга. Не проронив ни слова, мы откроем друг другу наши чувства. Сердце, душа будут перевернуты. Потом мы поцелуемся. Потом она отстранится, но я возьму ее руки в свои и осыплю нежными поцелуями темные глаза, щеки, лоб и нос. Затем опять последует поцелуй в губы. Все пассажиры в трамвае будут смотреть на нас. Неожиданно вагон взорвется долгими аплодисментами. Грянет музыка, трамвай остановится, мы выйдем из вагона и затеряемся в тесных городских улочках. Далее — заключительные титры, в зале зажигается свет, зрители, утирая глаза, покидают кинотеатр.

На самом деле ничего подобного не происходит. Я, как всегда, стою у дверей. Никакой музыки, никаких аплодисментов — только сильно запотевшие в тот день окна.

Из-за нее я наделал кучу глупостей. Однажды, когда она вышла на своей остановке, я подождал несколько мгновений и подошел к ее сиденью. Я положил руку на поручень, на котором несколько секунд назад лежала ее ладонь. Я еще мог почувствовать тепло ее руки…

В тот день мне хотелось более реальных ощущений, я уже не мог просто смотреть на нее. Осязание предъявляло те же права, что и зрение. Вот почему я стал искать оставленные ею следы. Я жаждал прикоснуться к тем вещам, к которым прикасалась она, я не хотел, чтобы кто-то другой сделал это раньше меня. Однажды я даже остановил трамвай, так как не удержался и нажал на кнопку звонка, до которого дотрагивался ее палец. Я прикасался к предметам, еще хранившим ее тепло, и спрашивал себя: кто мы такие — друзья, сообщники, товарищи по игре, платонические любовники или просто два незнакомых человека?

Как-то утром, выбегая из трамвая, она обронила перчатку. В вагоне было мало народу, никто ничего не заметил — как обычно, пассажиры дремали или читали, — и я наклонился, чтобы подобрать ее. Самое лучшее было вернуть ее сразу, но двери трамвая уже закрылись, и потом, не знаю, что-то удержало меня. Быть может, я боялся окликнуть свою незнакомку, тем самым нарушив молчание, быть может, мне просто не хватило смелости…