Книга Кривые деревья - Эдуард Дворкин

На многое рассчитывать не приходилось. В доме перебывали два чиновника четырнадцатого класса, замыслившие, как оказалось, обзавестись женой вскладчину, опасно блестевший глазами и теребивший огромный кинжал золотушный юноша-гарибальдиец, седобородый тучный игумен, отбывший по искушению из монастыря. Сватался восточный волосатый человек, прослышавший в своих палестинах о порядочной девушке и приехавший купить ее для своего гарема. С ямою в голове и выломанным ребром в тряпице предлагал себя в женихи неизвестно на чьей стороне сражавшийся инвалид русско-турецкой баталии…

Любаша все громче смеялась в начале обеда и горше плакала по его завершении, она совершенно извозила несчастного Шуберта и уже пробовала махать гусарам большим белым платком, более похожим на знамя капитулирующей, поверженной армии. Тогда-то и возник он, человек с затертой, незапоминающейся внешностью, инженер Игорь Игоревич Стечкин.

Много старше нее и без видимых внешних достоинств, он неслышно появился в один из дней зимнего мясоеда, принес копченый медвежий окорок, ворох битой птицы, шампанское нижегородского изделия, конфет и печений. Любови Яковлевне преподнесены были астраханские мерлушки на мантилью и штука пунцового лионского бархату. Разговаривая с невестой, Стечкин починил большие настенные часы, считавшиеся безнадежно сломанными, выправил замок шифоньера и наладил тягу в камине, до того нещадно чадившем. Отвечая на не слишком затейливые вопросы гостя, Любовь Яковлевна никак не могла сосредоточиться на его лице. Странное дело — ее взгляд срывался, уходил в сторону, ему попросту не за что было уцепиться. Черты Игоря Игоревича были на удивление стертыми, заурядными, пологими. Весь его облик наводил глубокую тоску и уныние. Замучившись понять природу этого человека зрительно, Любовь Яковлевна попыталась составить мнение о нем с помощью обоняния. Придвинувшись невзначай совсем близко, она втянула носом шедший от Игоря Игоревича воздух и уловила несомненный запах тлена. Превозмогая себя, она дотронулась до его руки. Кожа Стечкина оказалась скрипяще-сухой, плоть — мертвенно холодной.

Трезво оценивая себя и не строя иллюзий в отношении собственной привлекательности, Игорь Игоревич обещал не слишком докучать ей своим присутствием. Ей будет выделена собственная спальня, посещать которую он намеревается лишь в случае крайней необходимости и исключительно по взаимному соглашению. Чрезвычайно занятый по службе, большую часть времени он проводит на заводе, если же остается дома, то обыкновенно работает или читает у себя, почти не покидая пределов кабинета. Его труды достойно оплачиваются. У него свой дом и вышколенная прислуга. Молодая жена, полностью освобожденная от хлопот по хозяйству, сможет проводить время по собственному усмотрению. Родившийся после необходимого контакта наследник препоручен будет заботам кормилицы и бонны…

Напробовавшаяся мяса Любовь Яковлевна как бы издалека слышала этот невыразительный, с чахоточной нотой голос, произносимые слова, повиснув в воздухе, тут же размывались, теряли смысл и всякое значение. Внутри нее образовалась совершеннейшая пустота — все происходившее ни в коем случае не относилось к ней, и не ей надлежало принять главное в жизни решение. Голова девушки сделалась тяжелой и звенящей, руки бессильно обвисли — еще немного, и она просто проспала бы выгодную партию… Провидению угодно было распорядиться иначе. Любовь Яковлевна уже смежила веки, и легчайший храпок вот-вот должен был вырваться из девственной гортани, как вдруг совсем рядом что-то выстрелило и посыпалось.

Любовь Яковлевна опомнилась, сознание вернулось к ней во всей полноте. На обоях зияла огромная новая трещина, очертаниями напоминавшая молнию. Направленная сверху вниз, концом своим она недвусмысленно указывала на Игоря Игоревича. Это был несомненный знак судьбы, и Любовь Яковлевна покорилась.

Через год она подарила мужу наследника. Мальчика назвали Яковом. По счастью, ребенок оказался похожим на нее.

3

Проснувшись поутру следующего дня, Любовь Яковлевна вспомнила о вышедшем накануне афронте, но ровно ничего не испытала. Ее отношения с мужем лежали вне области чувств.

Она без посторонней помощи оделась и вышла из комнаты. Май выдался чудо как хорош, шторы были раздернуты, в окна прямой наводкой било солнце, легкий ветерок прорывался сквозь неплотные форточки, надувал кисею, шевелил волосы. В воздухе было разлито предчувствие лета и связанных с ним развлечений… каких-то легких плетеных кресел, белых платьев, чесучевых пиджаков, жужжания пчел, ароматного чая под яблонями, гусиного гогота за забором, любительских спектаклей под открытым небом и еще чего-то такого, что и словами не выскажешь, но непременно ощутишь и запомнишь…

Прислуга упаковывала чемоданы и увязывала тюки, собираясь раньше обыкновенного вывезти барчука на дачу, маленький Яша носился между наваленными повсюду грудами белья, разномастной одеждой, огромными сковородами, разноцветными свернутыми гамаками, прочим расползшимся скарбом, пытающаяся усовестить ребенка бонна ловила его большими волосатыми руками, малыш небезуспешно целил в нее из пистолетика. Бах, бах, бах! — щелкали о корсет воспитательницы игрушечные легкие пульки.

Любовь Яковлевна подхватила сына, чмокнула в намытое розовое ушко. Прицельно выстрелив напоследок, упитанный смуглокожий малыш спрятал оружие и обвил ручонками материнскую шею.

— Я скоро приеду к тебе, — пообещала Любовь Яковлевна. — Мы пойдем в лес проведать медвежонка, поплаваем в пруду с уточками, покормим рыбок, я поймаю тебе стрекозу с зеленым животиком и прозрачными крылышками…

Более ничего не придумалось. Приготовления затягивались, а ее ожидали кое-какие хлопоты. Отдав последние распоряжения, она еще раз поцеловала ребенка, глотнула на ходу кофию со сливками, надела шляпку, просунула руки в прорези жакета, сняла с вешалки зонтик.

Эртелев переулок был по обыкновению тих, тщательно выметен и полит водой из шланга. Населенный людьми состоятельными, он служил прочим городским магистралям несомненным примером добропорядочности и благонравия. Подвыпившим мастеровым, нищим и прочему непотребному люду вход сюда был строго заказан. Об этом днем и ночью заботился устрашающего вида будочник с огромным кобуром на боку.

Решившись пройтись пешком, Любовь Яковлевна не стала подряжать увязавшегося за нею извозчика и, повернув, вышла на Бассейную. Здесь, в гастрономическом магазине Черепенниковых, славившемся своими колониальными товарами, она приобрела для хозяйственных надобностей полфунта имбиря и выпила стакан кокосового молока.

По Знаменской она вышла на Невский. Небо приветно сияло. До самого Адмиралтейства не наблюдалось ни единой тучки, все же дамы по моде времени укрывались под раскрытыми зонтиками. Повсюду были суета и движение. Петербургские мирлифлеры в гарусных, огненного цвета шарфах крутились среди прохожих, высматривая смазливое личико. Ухарские ферты в заломленных набок круглых соломенных шляпах со свистом проносились на легковых дрожках по торцовой деревянной мостовой. Перебегали с места на место мещанки, торговавшие мятой и мятной водой. Навстречу Любови Яковлевне попалась депутация консисторских чиновников в новеньких с иголочки вицмундирах, и она отчего-то сочла это хорошим предзнаменованием.