Книга Руки Геракла - Фред Томас Саберхаген

– Если ты принес дурные вести, я хочу выслушать их с глазу на глаз, – сказал он и, протянув провидцу руку, провел его во внутреннюю комнату и захлопнул за собой дверь.

Они остались наедине. Тиресий устроился в удобном кресле, подняв свое слепое лицо к теплому солнечному свету, проникавшему сквозь легкое облачко в окно комнаты. Когда же облачко ушло, он отдернул голову, словно солнечное сияние обожгло его.

Полководец сидел на краю стола, сложив руки на груди и качая ногой.

– Итак, господин?

– Прошлой ночью твой дом посетил бог, – прямо сказал Амфитриону провидец.

– Да? – военачальнику понадобилось время, чтобы осознать сказанное. Как и большинство людей, даже таких высокородных, как он, он ни разу в жизни не видел ни одного бога. Скажи ему об этом кто другой, он просто рассмеялся бы. Но это был Тиресий.

– Какой бог? – наконец спросил Амфитрион. – И зачем он приходил?

– Это был сам Громовержец. А что до его непосредственной цели, то это та самая цель, которая обычно приводит Зевса на ложе прекрасных смертных женщин, – слепец предостерегающе поднял руку. – Ты не должен корить жену, поскольку бог принял твой облик. Любая смертная ошиблась бы.

Почти минуту после этого военачальник был не в силах сказать хоть слово. Наконец он выдавил:

– Но почему?

Ответа на этот вопрос не было – пока. В то время Тиресий знал не больше о замысле Зевса, приведшем к этому оскорблению, чем обманутый муж. Он знал лишь о том, что бог очередной раз удовлетворил свою вечную страсть. Несомненно, Громовержцу вполне хватило бы и этой причины, поскольку легенды приписывали ему нрав похотливого самца.

Тиресию пришлось несколько раз повторить свою недобрую весть, прежде чем полководец наконец поверил его словам.

Сначала его охватил яростный гнев. Ревность распирала его, и он, бормоча себе под нос ругательства, зашагал взад-вперед. Затем остановился, посмотрел на закрытую дверь.

– Где моя жена?

– Ни к чему ее спрашивать, – сказал прорицатель.

Но разгневанный Амфитрион не стал его слушать. Призвав Алкмену, он втащил ее в комнату и снова закрыл дверь, отделив их троих от всего окружающего мира и заставив выслушать слова прорицателя.

– Повтори моей жене все, что сказал мне, – сказал он тихим и полным угрозы голосом.

– Расскажи сам, – ответил Тиресий, озадаченный и сбитый с толку больше, чем хотел бы показать. Он не любил, когда ему приказывали.

– Так. Что ты на это скажешь? – спросил полководец у жены.

– О, господин мой, я не знаю, что и сказать, – ответила та, которой предстояло стать моей матерью. Она была растеряна и оскорблена – и в то же самое время в душе ликовала от гордости, что величайший во вселенной бог избрал ее своей возлюбленной, пусть всего лишь на одну ночь.

Когда она услышала весть, которую принес ей прорицатель, первой ее мыслью было, что Зевс просто возжелал ее, и лишь теперь, услышав разговор двух мужчин, Алкмена вдруг осознала, что, возможно, она родит отпрыска бога.

Терзаясь стыдом и непониманием, моя мать ощутила вдруг восхищение и благодарность, которые не осмеливалась выказывать. Она устремила умоляющий взгляд на Амфитриона.

– Господин мой… я повторяю, я не знаю, что мне сказать. Прошлой ночью я была уверена, что со мной был ты. И я верила в это до сей минуты!

Ее муж, совершенно ошарашенный, проворчал нечто нечленораздельное.

– Ладно, – сказал он наконец, – иди лучше займись домашними делами.

* * *

Алкмена покорно потупила голову и ушла. Ее муж снова повернулся к Тиресию.

– Прости, прорицатель, что я был груб с тобой. Прошу у тебя прощения и с покорностью жду совета.

Слепец медленно кивнул.

– Принимаю твои извинения, великий полководец. Первый мой совет – не делай ничего второпях или в порыве гнева.

Амфитрион мог и не расслышать его – он что-то бормотал себе под нос. Очередной приступ гнева и стыда охватил Амфитриона и чуть не одолел его.

– Закон говорит – обычай всегда был таков, – что женщину, которая так обманула мужа, можно, нет, нужно сжечь живьем!

Прежде чем он успел как следует над этим задуматься, последовало то, что можно было счесть ответом, и ответ этот весьма успешно пресек все дальнейшие размышления на эту тему. Прямо у них над головами раздался ужасающий удар грома. Выглянув из окна, полководец, не веря своим глазам, увидел, как с невероятной быстротой собираются черные тучи.

Мгновением позже разразился ливень. Сегодня уж никаких костров в ближайшей округе не разожжешь.

Спустя несколько часов и дней в душу Амфитриона начали закрадываться подозрения о заговоре. Через некоторое время, несмотря на предупреждение в виде туч и грозы, он почти уверил себя в том, что Зевс тут ни при чем. Он думал, что, скорее всего, злую шутку сыграл с ним царь или кто-нибудь еще, а Тиресий участвует в заговоре.

Мой юный сводный брат Ификл после приезда отца пару дней был в подавленном состоянии, когда узнал, что случилось. Его это беспокоило, и еще сильнее он боялся того, что может случиться потом. Весть о том, что мать могут сжечь живьем, привела бы его в ужас, но, по счастью, ему не довелось услышать этого.

Тиресий и его свита покинули владения Амфитриона в полдень того же дня. Старый прорицатель привык к тому, что его недолюбливают, но все равно его уверенность в том, что он видел бога, была непоколебима.

Конечно, он позаботился о том, чтобы, когда он будет уезжать, его наложница была при нем. А пока она болтала с кухарками, мешая им работать, и Тиресий в перерывах между своими разговорами даже издалека слышал их голоса.

Вот, в целом, и все, что мне рассказывали о том дне. Есть вопросы, на которые я так и не нашел ответа. Например, действительно ли Тиресий сказал полководцу, каким будет мое имя? Если так, то сам ли он его придумал, или оно было названо Зевсом? И правда ли, что прорицатель посоветовал, чтобы это имя было широко разглашено с тем, чтобы значение имени – «любимец Геры» – отвратило от меня гнев ревнивой супруги Громовержца?

Как бы то ни было, смею вас заверить (поскольку все испытал на своей собственной шкуре), что боги – настоящие боги – поступают и чувствуют отнюдь не так, как говорят легенды.

Последующие дни, месяцы и недели были нелегкими для всех в нашем доме. Амфитрион, как и любой другой полководец, был скор на расправу, когда считал, что наказание необходимо, и был в этом весьма тверд, хотя и не испытывал удовольствия от людских страданий.

Но Алкмену он ревновал страшно и весьма высоко ценил свою честь. А обвинять в неверности было некого, кроме собственной жены, да и наказывать тоже. Но все подобные поползновения твердо пресекались.

Когда Амфитрион выбросил из головы мысль о том, чтобы сжечь жену живьем, он дал в сердце своем великую клятву никогда более к ней не прикасаться, опасаясь вызвать ревность Зевса. И у матери моей больше действительно не было детей.