Книга Корпорация "Попс" - Скарлетт Томас

Услышав слова «компания по производству игрушек», люди обычно представляют себе всякие пушистые штуки и деревянные кубики, а в крайнем случае, ну, скажем, эльфов в «Пещере Санта-Клауса»[6]времен промышленной революции — они стучат молотками, вжикают лобзиками и сломя голову носятся, рассовывая по мешкам кукол, домашних животных и «паззлы», а те, в свою очередь, отправляются к чистеньким детям, сидящим у каминов. Тогда как в реальности, в наши дни, производство игрушек подразумевает раскрутку «фаст-фудов», кино в комплекте с мерчендайзингом, интерактивность, «добавленную стоимость», супер-бренды и, конечно же, фокус-группы, за которыми ведется наблюдение сквозь прозрачные с изнанки зеркала. Дизайн деревянных кубиков — по крайней мере, выпускаемых ведущими компаниями, — нынче, похоже, основан на математической формуле, сообщающей, с какой частотой и в каких комбинациях буквы должны появляться на гранях, чтобы дети не могли составлять нормальные слова из одного набора и просили родителей купить им второй. Уж не знаю, правда ли это, зато знаю, какое уравнение тут могло бы помочь. По слухам, одна девица как-то раз предложила «Попс» задействовать подобные уравнения, но потом ее срочно уволили. Опять же не знаю, правда ли это. Несмотря на то что «Попс» нет от роду и века, фольклор у нее развитее, чем у некоторых маленьких стран, а ВВП[7]побольше. Другие ведущие компании по производству игрушек точно такие же.

Фольклор у нас тут — одно из слагаемых общего веселья. А веселье царит во всем, когда работаешь в компании по производству игрушек. Возможно, вам доводилось слышать выражения «красота уродов» и «клевость отстоя». Уже давненько ничто не считается априори неклевым; иными словами, продать можно что угодно, если знаешь как. Многим людям не очень понятно, каким образом взрослый, циничный мир «клевости» умудрился проникнуть на рынок детских товаров. Но мы — те, кто их производит, — знаем, что любой маркетинг в конечном счете нацелен на детей и тинейджеров. Они хотят тратить деньги и быть «своими в доску». Они распространяют «модные фишки», как кошки — блох, и вынуждают предков покупать ненужные вещи. Современные модные словечки — вы только подумайте. Большинство людей знает, что словечки эти «берутся» со школьных дворов, и что через неделю коллеги по работе будут болтать на сленге, которым их девятилетние дети пользуются сегодня. Хотя семена эти пускают побеги на школьных дворах, проращивают их чаще всего в отделах маркетинга. У детей обостренное, жадное внимание ко всему новому и клевому. Они меняют друзей, фразы, «мазы» подобно тому, как цветы распускаются при ускоренной съемке. Им можно успеть скормить что-то около 20 000 товаров, прежде чем в пятнадцать лет их вкусы закончат формироваться и они станут все реже заходить в магазины.

Компании по производству игрушек не обязательно выпускают одни игрушки; наш самый успешный филиал выпускает видеоигры, а самый щедро финансируемый исследовательский центр занимается робототехникой; мы просто даем детям то, чего они хотят. Наш бизнес — все самое новое и блестящее, мощное и клевое, шикарное и волшебное, все самое быстрое и вызывающее привыкание. У производства игрушек два больших преимущества перед другими индустриями. Наши товары продать легче легкого, а нашим клиентам легче легкого продать что угодно. Это не значит, что все наши товары имеют успех, вовсе нет. Но мы делаем вещи, которые плавают, или взрываются, или служат ключами к сказочным странам, и если мы постараемся, детишки распахивают глаза, когда смотрят по телику наши рекламные ролики.

Вы только не подумайте, будто я циник. Отнюдь. И ненависти к своей работе я тоже не питаю. А работа моя — создавать новые товары для трех моих брендов; один рассчитан на детей, которые хотят быть шпионами, другой — на будущих сыщиков, и третий — на дешифровщиков. Они называются «КидСпай», «КидТек» и «КидКрэкер» соответственно и вскоре сольются в один зонтичный бренд под названием «Тс-с-с!». Фокус-группы и исследования рынка показали, что дети, покупающие один из моих брендов, обычно покупают все три, и теперь на меня постоянно давят, чтобы я превратила треугольник в квадрат, придумав четвертый, «убийственный» бренд для демографической группы, состоящей из одиноких, умных, хитрых и порой психологически травмированных детей, для девочек и мальчиков, которым нравится прятаться и выслеживать/ловить преступников. Этот новый бренд (запускается он в качестве суб-бренда) должен стать катализатором для перезапуска трех остальных. Будет рекламная кампания; возможно, на ТВ. Все это очень волнительно. К тому же, если запустишь реально успешный бренд, «Попс» реально примет тебя в свою «мафию».

Тем не менее — и уж в этом-то я достаточно твердо уверена, — я не хочу быть принята в «мафию». От мафий мне становится не по себе. От собственной популярности мне становится не по себе. Короче говоря, вот на что это похоже — пытаться улизнуть от «гестапо моды»: это мое личное подпольное движение сопротивления — отправляться в путь днем раньше, чем они, носить шмотки, несовместимые с ихними, одеваться контрастно, когда они ходят в строгих гаммах, и наоборот. Однако я еду в Девон на день раньше не потому, что хочу «отличаться», а потому лишь, что мне не очень-то нравится давка, когда ни вдохнуть, не выдохнуть, хоть в метро, хоть в любом его эмоционально-пространственном эквиваленте. Хотя почти во всех прочих смыслах я «нормальная», я не выношу прикосновений чужих людей. Когда меня трогают, мне хочется плакать. А потому — ночной поезд.

Из-за своего «состояния» (в смысле, «эмоционального состояния», «состояния здоровья» и так далее) я часто приезжаю на место за день до тех, кто путешествует «вместе» со мной, и хотя поступаю я так потому, что у меня есть внутренняя проблема, я столь же часто о ней забываю и просто ловлю кайф от нового опыта — так бывает, когда катаешься одна на карусели или печешь торт для себя самой.

Мой чемоданчик стоит на полу. Внезапно я начинаю из-за него тревожиться — сижу себе и тревожусь. Это не черно-белое кино; чемоданчик могут стащить, он может запачкаться. Я поднимаю его и пялюсь на вокзальное табло. Мой поезд отходит с девятой платформы. Интересно, понравится ли мне эта поездка. Я всерьез подумывала прокатиться на своем «моррис-майноре» 1960 года выпуска (унаследован от дедушки), но он вряд ли выдержал бы такую дистанцию. Надеюсь, я не слишком одушевляю свою машину (работая в компании по производству игрушек, волей-неволей начинаешь одушевлять все подряд — оказывается, любой вещи можно приделать глаза, и она оживет), но в последнее время мой «моррис» от долгих путешествий хворает. Стыд и срам, на самом-то деле, так как мне нравится это ощущение — двигаться куда-то в личном герметичном пузырьке воздуха, а со мной на сонной магистрали только большущие грузовики со своими размытыми оранжевыми звездолетными огнями. И все же ночной поезд — тоже приключение, да и уезжаю я всего на пару дней. Я планирую двинуть домой в понедельник вечером, когда акция закончится, и знаю, что от усталости вряд ли смогу вести машину. К тому же было бы мило завершить все это дело мартини или чем-нибудь вроде того, а садиться после мартини за руль и ехать 250 миль до дома мне не улыбается. Хотя, возможно, это будет не мартини. Я начала его пить, потому что больше никто так не делал, но теперь, похоже, все дружно на него подсели. Еще одна головоломка.