Книга Вещий князь. Книга 8. Щит на вратах - Андрей Посняков

Ну и сволочь!

— Поговорим и с Йохансеном, и с этими девочками, прогульщицами. Спасибо за сведения, Матиас, ты поступил как настоящий добропорядочный гражданин. Надеюсь, у тебя все в порядке с учебой?

— В полнейшем, господин директор, смею вас уверить! Вот только…

— Что, друг мой?

— Мне кажется… Боюсь даже и говорить…

— Смелее, смелее, Шенн!

— Преподаватель гимнастики, господин Ленц, как-то предвзято ко мне относится. Может, конечно, я субъективен, но…

— Я поговорю с ним. Обязательно поговорю. Ступай учись, Матиас.

Вежливо простившись с директором, ябедник быстро пошел к лестнице, ведущей на второй этаж, в классы. Кинув куртку на вешалку, Ханс выбежал в холл и нос к носу столкнулся с девушками — Лиззи и Анне-Лийсой. Лиззи была приятненькой такой блондиночкой с длинными, чуть вьющимися волосами, Анне-Лийса, наоборот, темненькая, смуглая, черноглазая, с волосами прямыми, крашенными в этакую светлую рыжину, не короткими и не длинными, средними. Что греха таить, Хансу она нравилась, да и не только Хансу.

— Девчонки! — Ханс бросился к одноклассницам. — Глиста только что заложил вас директору!

— Вот ябеда! Анне-Лийса, что делать будем?

— Да ничего, придется идти на гимнастику… Спасибо, что предупредил, Ханс. — Анне-Лийса хлопнула ресницами, длинными, загнутыми, пушистыми.

Ханс от волнения даже и забыл пригласить девчонок в поездку. Так и стоял в коридоре перед большим зеркалом, глуповато улыбаясь. Потом, когда девчонки уже поднимались по лестнице, вспомнил — побежал, догнал, выпалил:

— А поехали с нами в Намсус!

Девчонки подумали, подумали, да и согласились. Правда, не окончательно — мы, мол, тебе ближе к уик-энду точнее скажем, мало ли, всякое случается. Может, кого родители не отпустят, может, еще что. Но главное, ведь почти согласились! А это многого стоит. Ишь, как вовремя подвернулся ябедник Шенн, без него долго думал бы Ханс, как подойти к одноклассницам. Хоть и знал их давно, а все же стеснялся. Ну вот, теперь словно бы само собою вышло.

— Эй, постой-ка, Ханс! — В парке за школьным двором таились за кустами двое — толстяк Ральф и долговязый Йорген. Таились, словно бы кого-то ждали.

Ханс подошел ближе.

— Чего вам?

— Глисту хотим проучить, он всегда по этой дорожке ходит. Ты с нами?

Ханс нахмурился. Честно говоря, не очень-то хотелось ему кого-то бить, хотя бы даже и такого хмыря, как Глиста.

— Да ты не бойся, бить мы его не будем.

— Не боюсь я, с чего вы взяли? Некогда только…

— Как хочешь. — Ральф нарочито попинал ногой камень. — Между прочим, и девчонки сейчас подойдут.

— Какие девчонки?

— Лиззи, Анне-Лийса, Снайди…

— Ах, вон оно что…

Ханс задумался. Хоть и правда некогда ему было возиться тут со всякими ябедами, да ведь Анне-Лийса… Вон она как раз идет, а за ней и остальные две.

— Ну, и как вы его собираетесь проучить?

— Спокойно. — Светловолосая Лиззи Марз задорно подмигнула мальчишкам. — Имеется тут у нас одна идея. Анне-Лийса, давай веревку… Парни, вы что стоите? Видите во-он ту лужу?

Матиас Шенн вышел из школы в приподнятом настроении. Используя покровительство директора, удалось увеличить на школьном принтере фотографию класса. Теперь-то уж все головы подойдут к телам. Тем, что из журнала. Матиас ехидно захихикал. Сразу за школой начинался обширный парк — кленовые аллеи, скамеечки, шуршащие под ногами листья. Хоть Матиас и не любил такие места — слишком уж людно, — предпочитая библиотеку или старое кладбище — ему приятно было прогуливаться среди могил, неторопливо размышляя о бренности бытия. В такие минуты Матиас казался себе значительным и важным, словно бы приобщенным к тайнам мертвых.

Парк был не то чтобы совсем пуст — прохаживались несколько пожилых пар да под присмотром нянек возились в опавших листьях детишки, но все же это не шло ни в какое сравнение с утомительным многолюдством иных мест. Выйдя на кленовую аллею, Матиас улыбнулся, представив, как вот сейчас, придя домой, достанет фотографию, приготовит ножницы, клей, журнал — ах, какие пикантные фото там были! Так и просились к смазливеньким мордашкам одноклассниц. Кстати, не идут ли за ним девчонки, они ведь тоже ходят этой дорожкой? Матиас оглянулся — нет, никого. Вот и конец аллеи, лужа — можно обойти, но лучше перепрыгнуть. Матиас поправил портфель — солидный, светлой коричневой кожи, — разбежался… И, споткнувшись, со всей дури ухнул в грязную лужу, подняв тучи брызг! Выпустил из рук портфель, едва не упал ничком, удержался-таки, выставил вперед руки. Ах, как смачно! И как обидно, надо же, такое невезение. Поднявшись, Матиас услыхал смех. Смеялись недалеко, за кустами, впрочем, даже и не смеялись — гоготали во весь голос, как лошади. Толстомясый Ральф, Йорген-Оглобля, Ханс. И с ними девки — Лиззи и Анне-Лийса. Ну твари!

— Хорошо прыгаешь, Мати! — во весь голос издевался Ральф. — Как водичка? Ничего, теплая?

А остальные-то хохотали, аж заливались. Матиас почувствовал, как от жуткой обиды и унижения наворачиваются на глаза злые слезы. Еле сдержался, чтобы не зареветь, надо же, и угораздило же эдак вот завалиться на глазах у сволочей-одноклассничков, которые сейчас ржут, как кони, заразы. Обидно!

Отвернувшись, Матиас вполголоса выругался — громче побоялся, вдруг побьют, как уже не раз бывало. Наклонился за портфелем — оба-на! Обнаружилась вдруг замаскированная кленовыми листьями веревочка. Обычная пластиковая бечевка, которой кое-где в магазинах перевязывают по старой моде покупки. Одним концом бечевка захватывала выступавший над землей корень, другим — низкий парапет ограждения, аккуратно выкрашенный в веселенький голубовато-зеленый цвет. Так, значит… Матиас Шенн вовсе не был глуп. Вот, значит, как… Ах вы ж, сволочи! Матиас затравленно оглянулся — одноклассников уже поблизости не было, лишь вдалеке маячили за кленами выцветшие джинсы Ханса да красная куртка Лиззи.

— Сволочи. — Уже не стыдясь, Матиас обиженно зашмыгал носом. По бледным щекам его катились холодные слезы. Взяв в руки портфель, попытался очистить его листьями — ничего не вышло, еще больше измазал. Плюнув, он так и поплелся домой, мокрый, грязный, заплаканный. Душа его горела жаждой мщения.

Но и дома Матиас не обрел желанного покоя. Не помогли ни наезд на служанку — «Ма, чего так пыли много? Она работает или что?», ни клацанье ножницами по журналу. Плохо получалось, неаккуратно, перёд глазами так и стояли образы смеющихся одноклассников. Толстяк Ральф, Йорген-Оглобля, Ханс. И Лиззи Морз с Анне-Лийсой. Всем им надо было отомстить. Вот только как? Подговорить более старших ребят, в конце концов, заплатить им деньги, чтобы они… Да не знал Матиас никаких «более старших ребят», не было у него таких знакомств, вообще никаких не было, слишком уж был замкнут. Да и эти самые «старшие» вдруг да обманут? Возьмут деньги и ничего не сделают. А если и сделают, скажем, изобьют Йоргена или Ральфа, то не отомстят ли в свою очередь, те двое ему, Матиасу Шенну. Уж вычислят кто заказал драку, не дураки ведь. У Лиззи тоже, между прочим, старший братец имеется, накачанный такой балбес, поджидал пару раз Лиззи у школы. Может, правда, это и не братец вовсе, ну да тогда еще хуже. Нет уж, этим следует вредить с осторожностью, наверняка. А вот двумя другими — Хансом и Анне-Лийсой — можно будет заняться и так. Матиас положил перед собой вырезанные из общей фотографии лица. Ханс. Ханс Йохансен — судя по фамилии, швед, наполовину или полностью. Худой, светлорусый, нос уточкой. Физически не очень-то развит — ни мускулов, ни роста, ни веса. Обычный пацан, да и в классе он был самым младшим. Слабак. Даже Матиас, пожалуй, посильнее будет. Тем более сирота, родители погибли, живет с бабкой. Так, теперь Анне-Лийса. Смуглая, темноглазая, с длинными черными ресницами. Может, и есть чуть-чуть африканской крови? Губы вроде не тонкие, может, и есть. Красивая девка, вот только зря волосы высветлила. Они у нее теперь не то рыжие, не то желтые, медные какие-то. Тоже, кажется, из неполной семьи. Братьев точно нет, как и ухажеров — никто пока у школы не терся, дожидаясь. Впрочем, это еще ничего не значит. Вот с них и начать месть! С Ханса и с Анне-Лийсы. Эх, что бы сделать-то? Наябедничать директору? Мало. Тут что-то другое нужно, что-то особенное, чтобы не раз потом вспомнили свой противный дурацкий хохот.