Книга Роковой рейс - Иван Черных

— Что это с ним? Что-нибудь случилось?

— Нет. Перед взлетом двигатели опробуют на всех режимах, чтобы удостовериться в их исправности.

— Значит, с твоим всё в порядке?

— Бортинженер у нас — дока. Никогда не подводил, — с гордостью похвалил капитана Артамонова Геннадий. — Мы с ним третий год летаем, и никаких отказов.

«Ан-124» между тем начал выруливать со стоянки.

— А ты когда-нибудь покатаешь меня на своём самолёте? — весело спросила Лариса, желая, видимо, поднять его настроение.

Получилось наоборот: Геннадий нахмурился, тяжело вздохнул. Ответил после длинной паузы с грустной иронией:

— Покатаю, если спишут в гражданскую авиацию.

«Руслан» вырулил на взлётно-посадочную полосу и, ещё раз опробовав силу своих «лёгких» — Лариса при этом снова зажала уши, — понесся по бетонке в направлении города. Вот переднее шасси оторвалось от полосы, нос самолёта нацелился в небо и, пробежав ещё с километр, взмыл над окраиной аэродрома.

Сколько раз Геннадий наблюдал за взлётами самолётов! Ещё мальчишкой бегал за три километра к небольшому аэродрому, даже не аэродрому, а просто летному полю, где базировалась тройка «Ан-2» да производили посадку почтовые самолёты. И каждый раз, когда самолёт уходил ввысь, у него замирало сердце от восторга и зависти; он с восхищением думал о конструкторах, создавших этих железных птиц, подвластных не менее умным и смелым, чем конструкторы, людям — пилотам.

Тогда и зародилась мечта стать летчиком. И он осуществил ее. И любовь к самолетам не убавилась даже теперь, когда Военно-воздушные силы совсем не те, что были десяток лет назад, когда вместо боевой учебы приходится заниматься коммерцией.

Он с умилением и тоской в сердце провожал уже парящий над окраиной города свой самолет. Вдруг ему показалось, что «Руслан» как-то нервно дернулся на правое крыло и будто бы из третьего двигателя пыхнуло дымком; не успел он осознать, реальность это или всего лишь фантасмагория его расстроенного воображения, как «Руслан» качнулся на левое, крыло и внезапно стал резко снижаться. А точнее, падать. На город. У Геннадия похолодело все внутри и волосы, кажется, поднялись дыбом. Он со страхом, с замершим дыханием продолжал неотрывно следить за самолетом, умоляя неизвестно кого, чтобы «Руслан» перестал падать, чтобы двигатели потянули его ввысь.

Лариса испуганно посмотрела на Геннадия, глазами спрашивая, что случилось. Он не успел ей ответить — в городе, где упал самолет, взметнулся огненный султан с клубами чёрного дыма.

— Быстро, в машину! — крикнул Геннадий, открывая дверцу кабины.

Лариса поняла его намерение и схватила за рукав куртки.

— Не надо!

Он выхватил у неё ключи, вставил в замок зажигания. Она еле успела сесть рядом, и «Жигули», взревев мотором, понеслись в сторону города.

Когда они приехали к месту падения самолёта, там вокруг уже бегали люди с криками и причитаниями, не зная, как подступиться к разрушенному и охваченному огнём пятиэтажному дому, вокруг которого валялись покорежённые обломки самолёта, ещё дымившиеся, потрескивающие при остывании.

Наконец примчались и пожарные. Расталкивая людей, стали пробиваться со шлангами и пеногасителями к очагам огня.

Геннадий с Ларисой стояли у машины, наблюдая, как из нижних этажей пожарные выносят детишек, стариков и старух, как продолжают метаться у дома те, кому удалось благополучно выбраться, моля о помощи. Геннадий порывался было броситься к дому, но Лариса удерживала его.

— Ты там будешь только мешать. Без тебя неразбериха.

И вправду. Помочь он в такой толкучке и неразберихе ничем не мог.

— Поедем отсюда, — взяла его под руку Лариса и вдруг вздрогнула всем телом. — Как подумаю, что ты должен быть там… — Обняла и прижала его к себе. — Это бог тебя спас. И моя любовь.

2

На второй день в Волжанск прилетела комиссия по расследованию лётного происшествия, десять человек во главе со старшим инспектором службы безопасности полетов Гайвороненко, худеньким, невзрачным на вид генерал-майором, которому шел уже шестидесятый год и сверстники которого давно занимались дачными делами. А главком ВВС держал Гайвороненко — такого опытного специалиста по расследованию летных происшествий за все время существования авиации не помнили. Мало того, что Гайвороненко отлично знал конструкцию всех существующих самолетов, он обладал особым даром определять те неприметные на первый взгляд сбои, которые помогали раскрывать самые сложные, самые неправдоподобные причины катастроф. Его знали в каждой части и в шутку называли Рентгеном.

С ним прибыл полковник Возницкий, в противоположность генералу молодой, высокий, стройный красавец, недавно назначенный заместителем начальника службы безопасности полетов. В частях ВВС его тоже знали — до службы в этой должности он некоторое время исполнял обязанности инспектора техники пилотирования при штабе ВВС и побывал на многих аэродромах, оставляя о себе славу педанта и солдафона, выскочки и чинодрала.

В комиссию входили представители разных служб — лётчики, инженеры по планеру, по двигателям, по приборам, по электрооборудованию, компьютерщик, инженер по топливу. Должны были прибыть и специалисты с завода.

Геннадий находился в столовой, когда туда пожаловал на завтрак представительный отряд комиссии по расследованию. О генерале Гайвороненко Геннадий был немало наслышан, а Возницкого видел год назад, он проверял технику пилотирования Фирсова, и майор, несмотря на зимнее время года, вылез из самолёта мокрый и злой как чёрт. Потом он рассказывал, что Возницкий изрядно попортил ему нервы в полете необоснованными придирками и нравоучениями.

Геннадий понимал, что комиссия не обойдет его своим вниманием, обязательно будет допрашивать, что да почему, как летали ранее, как осматривали самолет, кто в нем побывал, как отдыхали перед полетом… В общем, всю подноготную, ничего хорошего Геннадию не сулящую. Самое страшное в этой катастрофе было то, что с уст однополчан не сходило одно: «Диверсия».

Да и что могло быть другое, когда все, кто находился на аэродроме и наблюдал за взлетом, видели падающий самолет. И рев двигателей сразу ослабел. Ясно — отказали. Если не все четыре, то, во всяком случае, три или два; «Руслан» круто валился на левое крыло и падал вниз, на город… А то, что диверсии или теракты в стране совершаются чуть ли не каждый день, ни для кого не секрет…

Да, комиссия наделает в отряде шороха…

Аппетит у Геннадия пропал, и он, поковырявшись вилкой в тарелке, поднялся и пошел в холостяцкую гостиницу-общежитие, расстроенный предстоящими объяснениями и вновь нахлынувшими воспоминаниями о погибших товарищах. Еще вчера он разговаривал с ними, балагурил; и вот их нет. Несмотря на то что все произошло у него на глазах, ему казалось — это кошмарный сон, он хочет и никак не может проснуться. Такого удара он в своей жизни ещё не испытывал… И однополчане смотрят на него то ли сочувственно, то ли с подозрением, словно он во всем виноват: они, мол, погибли, а ты уцелел. Почему? Действительно, как он уцелел? Заболел, словно знал, что такое может произойти…