Книга Джентльмены чужих писем не читают - Олег Горяйнов

Ладно, иди…

Встал, пошёл.

Однако вот уже четыре месяца старлей доверие Родины оправдывал, железно укладываясь в норматив. Железно. И ни разу не облегчил себе задачу, ни разу не возложил лукавый глаз на брюнетку. Хотя именно брюнетки снились ему по ночам. Они возникали в туманных его сновидениях, манили чёрными лобками в океаны наслаждений, рыдающий Степан Иванович безнадёжно буровил матрац.

Приходилось в такие ночи старшему лейтенанту Пупышеву вскакивать с постели на пол и отжиматься по тысяче раз и больше, чтобы рухнуть в сон без сновидений, чтобы утром вскочить бодрым, с лёгким подёргиванием в грудных мышцах и крыльях, и лететь вдоль по пыльным жарким улицам Монтеррея, отворачивая морду от брюнеток, и делать вид, что ничего кроме торговли стройматериалами его в этой жизни не колышет.

А по воскресеньям…

Ненавистные блондинки.

В последнее время он завязал делать это в Монтеррее, памятуя старинную русскую заповедь: “не шали где живёшь не живи где шалишь”. Благо, дела шли, и денег слетать на полдня куда-нибудь за тыщу вёрст киселя блондинистого похлебать хватало. Монтеррей – город маленький. Полтора миллиона населения – считай, все блондинки наперечёт. А брюнетку – ни-ни.

И не столько потому ни-ни, что это значительно облегчило бы старшему лейтенанту учебно-боевую задачу, а, главным образом, потому, что где-то среди брюнеток по этой стране ходит та самая его Единственная, та, ради которой он уже четвертый год парит яйца в грёбаных субтропиках, не имея другой задачи кроме как не растерять квалификацию…

Конечно, математический шанс невелик на неё наткнуться. Кто спорит. Для гражданского лица – просто смехотворный шанс, отрицать не будем. Но Пупышев – не гражданское лицо. Они здесь со Степаном Ивановичем, как Никита Карацюпа со своим суперпсом, интересы Родины блюдут. Стало быть, нету у них на ошибку ни малейшего права. Стало быть, тренироваться им только на блондинках, мастерство своё растить, пока рога не вострубят и не призовут двух братанов к исполнению воинского долга, и тогда уже – встал, пошёл.

Обессиленный двухнедельным воздержанием, Иван “отыграл первый тайм” уже на тринадцатой минуте. Но Степан Иванович от этого не ослаб и не увял, а, наоборот, взъендрился, скинув балласт, сделался ещё более крепок и игрив. Таперича дело пойдёт веселее.

Блондинка под ним тоже кончила в первый раз, заскворчала, пошла первыми судорогами. Пора перевернуть её на живот, и сделать это красиво, не вынимая “флейты из футляра”, как и положено бывшему кэмээсу по офицерскому многоборью.

И получилось. Хотя блондинка, очевидно, никаким кэмээсом по офицерскому многоборью не была.

С ладонями беда. Шаррршавые, как верблюжье копыто, блин. Хоть в белых перчатках с бабой ложись, как генерал. Он с самой Академии их пемзой трет, а что толку. Ни погладить бабёнку, ни ручкой ей с изяществом помахать на прощание, ни в причинное место толком слазить. Сколько лет уже, как с турника спрыгнул, а…

Да нет, и турник не так виноват, как колхозное детство босоногое. Да. Да-с.

Никогда никого бы не удивило состояние рук Ивана Пупышева, если Иван Пупышев Иваном Пупышевым бы и оставался. Но нет – выпала ему судьба, прямо скажем, неординарная. Выпала ему дурища-судьбища ни с того ни с сего из простого русского парня вдруг превратиться в боливийского беженца и фамилию начиная с двадцати двух лет носить – Досуарес. Спасибо, имя оставили. Иван Досуарес, блин! Не Иван Пупышев, российская Федерация, а Иван Досуарес, блин, Маньяна!..

Досу-арес! И-ван! До-су-арес! И-ван!..

Иван, блин, Досуарес, на хэррр.

Прохладный кондиционированный воздух люкса наполнился рыданиями. Блондинку сотрясал третий по счёту оргазм. Не хватит ли, подумал Иван. Говорят, бог троицу любит. Не хватит ли тебе, мучача, впечатлений для одного дня?..

Он посмотрел на часы – единственную оставшуюся на нём часть туалета. Двадцать шесть минут гоняю. Ладно, можно ещё. Минут семь-восемь. Только позу ей ещё раз поменять, чтобы не свело вдруг какую-нибудь нетренированную мышцу. Надо же… блондинка, а… а оргазмы ловит как брюнетка. Может, всё же крашеная?..

Ну, на, получай за это, страстная!..

Чтобы не кончить раньше времени, чтобы отвлечься, он стал думать о Макаревиче. Нет, никто не проводит здесь никаких гнусных ассоциаций. Просто помимо Большого Секрета (на который мы выше намекнули) был у Ивана один маленький секрет, узнав который, его начальство немедленно поставило бы его в ту самую позу, в которую он собирался теперь поставить маньянскую блондинку. Меньше чем через год после заброски Ивана одолела такая дикая тоска по Родине, что он, вопреки всем строжайшим наставлениям инструкторов из Академии, пошёл в музыкальный магазин и купил первое, что попалось на русском языке. А попался ему диск со старыми хитами «Машины времени». Обложку от диска он, разумеется, порезал на мельчайшие кусочки и спустил в унитаз, но сам диск оставил и прослушал его не меньше миллиона раз, потому что на второе нарушение правил он не осмелился, резонно рассудив, что два диска – уже фонотека. Нечего и говорить о том, что все песни с этого диска он знал наизусть, а Макаревича почитал за близкого родственника. Нередко, расслабившись, он закрывал глаза и прокручивал в голове нечто вроде клипа с какой-нибудь из этих песен, а по завершении громко произносил имя автора. Ну, про себя, конечно.

И вот нынче утром случилось чёрт-те что. В самолете он, проводив взглядом стюардессу – самолётик был небольшой, и азафата там была одна единственная – он сначала остриг глазами пассажирок – ни одной, достойной его внимания, не оказалось – он стрельнул в сторону стюардессы, и та оказалась брюнеткой с какой-то перекошенной пастью, тогда он закрыл глаза, и внутри него сама собой зазвучала песня “То ли люди, то ли куклы”. Молча спев её себе от начала до конца, он как бы произнёс: “Группа “Машина Времени” —…” Всё. На этом всё. Как зовут по имени Макаревича, он забыл. Что Макаревич – помнит. Помирать будет – вспомнит. А как по имени зовут —…

Он судорожно начал перебирать в памяти русские имена. Георгий? Нет, не Георгий. Георгием был маршал Жуков, ещё крест такой был. Сергей? Нет, не Сергей. Сергеем звали его соседа по койке в санчасти в Нижегородском высшем зенитно-ракетном командном училище. Тогда свирепствовала эпидемия позорной для солдата болезни свинки, коек в санчасти не хватало, и клали по двое. Вечерами все шестнадцать рыл на восьми койках, вся палата больных и юродствующих, провожая день, хором кричали: “Не-ложитесь-спать-валетом-дело-кончится-минетом!!!” Потом пришёл генерал-майор с проверкой, увидел это блядство, чуть начальнику санчасти харю набок не своротил. Через пять минут и койки нашлись. Так что не Сергей. Так как же?

Что-то такое общерусское. Иван?

Тьфу, дурак. Иван – это я. И уж точно не Степан Иванович, хихикнул старлей на весь самолет. Сидевшая рядом баба с фарфоровыми зубами решила, что он собрался блевать от укачки организма, и боязливо отодвинулась от него.

А он так и не вспомнил. И это было обидно. Хотя разведчик-нелегал и не должен вспоминать как звать по имени какого-то там Макаревича. Наоборот, это даже ему плюс, если он не знает, что там за Макаревич такой проживает в засранных радиацией сибирских степях. Значит, вжился в образ.