Книга Причуды богов - Елена Арсеньева

Юлия даже поежилась, ибо Зигмунд на мигнапомнил ей отца, а генерал Аргамаков был, ей-богу, последним человеком, окотором сейчас хотелось думать! Это воспоминание на миг развеяло чары Зигмунда,которым уже поддалась было Юлия, как, впрочем, и все присутствующие, и тогдаона смогла взглянуть на другого гостя, который вытирал платком усталое лицо и сотчужденным равнодушием озирал стены станционного помещения.

Он был невысок, плотного сложения и ужесклонен к полноте, невзирая на молодость: ему было едва за двадцать. Черныеволосы оттеняли бледность лица, в котором было что-то орлиное, надменное: вэтих широко расставленных круглых, немигающих глазах, в коротком горбатом носе,в поджатых губах маленького рта… Юлии показалось, что она уже видела этогочеловека прежде: высокомерно-сосредоточенное выражение его лица было чем-тознакомым.

Несомненно, знавал его и пан Тадек. Во всякомслучае, вид у доброго хозяина сделался такой, словно он повстречал призрак, аглаза испуганно сновали от лица гостя к портретику, висевшему в темном уголке.

«Вот на кого он похож! – внезапносообразила Юлия. – На Бонапарта! Ну прямо как две капли воды! Бывают жетакие чудеса!»

– Позвольте рекомендовать друга моего, –Зигмунд отвесил полупоклон в сторону своего спутника. – Пан…

– Милостивый Боже! – восторженно перебилпан Тадек, разве что во фрунт не вытягиваясь перед гостем. – Ваше ве… вашевы… ваше превосходительство!

Однако тот покачал головой:

– Зовите меня лучше пан Валевский. Это имя нехуже прочих.

– Слушаюсь! – рявкнул хозяин изумительнымбасом, и Зигмунд, невольно прижмурясь, похлопал его по плечу:

– Спокойно, пан Тадек! Спокойно! Не пора липриняться за ужин, если, конечно, и для нас найдется корочка вашего чудесногохлебца?!

– О, пан Зигмунд! – захлебнулся радушиемхозяин станции. – Да для вас… для вас! А ну, Юзефа, Аннуся! А ну!..

Зигмунд одобрительно кивнул хозяину инаконец-то соизволил обратить внимание на сидящих за столом: «Прошу прощения удамы!» – однако Юлии, когда эта гордая голова склонилась перед нею визысканно-небрежном поклоне, вдруг почудилось, что Зигмунд заметил ее, едвавошел, а приветствие оттягивал вовсе не из-за суматохи, учиненной Тадеком, а понепонятному, оскорбительному пренебрежению к ней и в особенности к Адаму.

– Зигмунд Сокольский, позвольтерекомендоваться! – щелкнул он каблуками, подтвердив мысленную догадку, чтоэтим широченным плечам более пристал мундир, чем статское платье.

Юлия вежливо улыбнулась в ответ. Взгляды ихвстретились, и ее поразило изумление, сверкнувшее в его холодновато-голубыхглазах, почти мальчишеская растерянность. Да и она вдруг ощутила себя одиноким,потерявшимся ребенком, которому сейчас, немедленно необходимо прильнуть кчьей-то широкой груди, успокоиться в чьих-то объятиях… С некоторым усилием идаже изрядной долей презрения к себе она оторвала взор от плеч и рук Зигмунда иобратила взгляд на Адама, ибо это его плечам и рукам теперь предназначено былоутешать и успокаивать ее!

Ситуация сложилась неловкая. Юлии полагалосьбы ответно отрекомендоваться, однако назвать свое настоящее имя у нее не былони малейшей охоты. Если только Адам узнает, как она водила его за нос все этовремя, он сейчас же вскочит из-за стола и ринется прочь от нее, невзирая на всюсвою великую любовь! Довольно и того, что он напряженно молчит, хотя изсоображений приличия мог бы представить Юлию пани Коханьской, своей женою,пусть это и не отвечает истине!

Между тем молчание затягивалось, и Юлия ужесовсем было решилась назвать девичью фамилию своей матушки – Корф, под которойзнал ее и Адам, как вдруг заметила, что жених ее бледен и смотрит на Зигмунда,будто школьник на сурового учителя, ну а тот уставился на него с такимвысокомерным пренебрежением, что Юлия, будь она мужчиною, тотчас вызвала бы егона дуэль за один только этот взгляд.

– Кого я вижу! – развел рукамиЗигмунд. – Да ведь это Коханьский! Какими судьбами здесь? Тоже спешишь вВаршаву?

Адам кивнул, затем быстро замотал головою, и вглазах его появилось затравленное выражение, ударившее Юлию в самое сердце. Онадаже и помыслить не могла, что эти прекрасные тонкие черты способны исказитьсятаким страхом! Адама отличали подчеркнутая выдержка, умение владеть и жестами,и словами и как бы всех и вся держать на почтительном отдалении. Это особенновосхищало вспыльчивую, несдержанную Юлию, потому что напоминало ей деда,старого барона Корфа, с его загадочной молчаливостью, за которой чувствовалосьто знание человеческой природы и снисходительного, чуть ироничного отношения кней, которое и называется мудростью. Но сейчас ее жених был сам на себя непохож!

– Нет, – выдавил наконец Адам. – Мы,собственно… мы… – Он осекся, умоляюще глядя то на Зигмунда, то на Юлию, котораяпочувствовала себя дура дурой, особенно когда Зигмунд снова поглядел на нее – стем же непостижимым выражением удивления и недоверия. И неизвестно, что былохуже: умирать от стыда под этим взглядом – или увидеть, как презрение в глазахЗигмунда сменилось нежностью, едва в поле его зрения появилась Аннуся,нагруженная таким огромным подносом с яствами, что из-за них едва виднелось еемиленькое личико и голубенькие глазки, повлажневшие от волнения.

О Юлии Сокольский позабыл вмиг, будто ее и несуществовало вовсе.

– Аннуся! Светик! – воскликнул он, ловкоподхватив поднос и с легкостью швырнув его на стол. – Дай же поглядеть натебя! Боже, сколь же ты сделалась хороша и пригожа! Я всегда знал, что тыбудешь красавицей, но чтоб такова?! – Он обежал нескромным взоромзаманчивые стати девушки.

«Красавица?! – возмущенно подумалаЮлия. – Да она совершенная кукла!»

Почему-то ее невыносимо раздражала эта Аннуся,которая так и сияла в преувеличенных – слепому видно! – комплиментах этогогосподина. Более того! Он пожимал ее пальчики, а другой рукой – прочим это былонеприметно, а Юлия-то все отлично разглядела! – украдкой оглаживал нетолько изящную талию, но и сдобный задок. И эта глупая Аннуся, вместо тогочтобы отпрянуть, как следовало бы скромной девице, ежилась и млела под еголаскою, будто кошечка под хозяйской рукою.

– Ох, какая цепочка! – Зигмунд уставилсяна Аннусин крестик, который скорее лежал, чем висел на пышненьких грудях,расчетливо приподнятых тесным корсажем, и даже тронул эту цепочку, чтобы лучшеразглядеть, ну а что ладонь Зигмунда походя огладила волнующуюся грудь, опятьже заметила только Юлия. Впрочем, нет: могучая пани Юзефа, вошедшая со вторымогромным подносом, тоже не оставила без внимания поведение дочери и так резкосвела свои широкие черные брови, что Юлия даже удивилась, как это они нестолкнулись с грохотом, подобно двум грозовым тучам.