Книга Любовь и замки. Том 2 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После 9 термидора наступили перемены, и какие! Еще больше заключенных! Художники. Особо упомянем Давида, который нашел здесь достаточно места, чтобы работать над гигантским «Похищением Сабинянок». Но всему свое время: вот уже учреждена Директория…
Вначале здесь обустраивают Залу Заседаний, потом — комнаты для одного из членов Директории, Барраса, разумеется. Остальные четверо устроились в Малом Люксембургском дворце, и так продолжалось до того момента, как Бонапарт, ни с чем не считаясь, сам переехал туда; ожидали, правда, что там обустроится Сенат (после соглашения в Кампо-Формио).
Именно здесь — поселившись во дворце 11 ноября 1799 года — однажды вечером он принял человека, который причинял ему наибольшее беспокойство, главу шуанов Жоржа Кадудаля.
Бонапарт послал в Бретань генерала Эдувиля, пытаясь договориться с человеком, который, как назло, пользовался репутацией самого неподкупного. На его стороне была сила, и Бонапарту было необходимо заручиться этой силой, и ее лояльностью.
Можно себе представить сцену. Первый Консул под одновременно гневным и восхищенным взглядом Бретонца, блондина с бычьей шеей, в котором чувствовалась сила и дородность, человека, с которым уже столько лет воевала армия Республики. Но переговоры были загублены на корню, ибо в это же утро Кадудаль узнал о засаде, где погиб другой шуан, маркиз де Фротте, расстрелянный войсками Консула. И Кадудаль слабо верил в то, что этот бледный вояка с длинными черными волосами и сверкающими глазами, действительно стремится к миру.
Впрочем, о каком мире могла идти речь? По словам Бонапарта, прошло время междоусобных войн, и французы должны объединиться, чтобы вернуть Франции былую славу великой державы и былую военную мощь. Но такая-то Франция шуанов и не устраивала. Для Кадудаля настоящей Францией была страна законного короля, жившего в изгнании Людовика XVIII. Для Бонапарта, который думал уже о золотых лаврах императорской короны, Франция — это он сам… Диалог глухих, однако таких глухих, каждый из которых способен услышать музыку славы. Объединившись, они были бы непобедимы. Разные представления о собственной стране навсегда разделили их…
Положившись на данное слово, глава шуанов покинул Париж, чтобы спокойно добраться до Англии. Вернувшись еще раз, для участия в заговоре Пишегрю и Моро, живым он оттуда не вернулся. Арестованный в Париже инспектором Бюффе, он взойдет на эшафот, выстроенный, как то бывало в королевские времена, на Гревской площади, 24 июня 1804 года, в то время как его собеседник из Люксембургского дворца станет императором. Потом будут говорить, что восшествие на престол Наполеона I не ознаменовалось кровавой бойней. Это после смерти герцога Энгиенского, Кадудаля… и одиннадцати его соратников. Со времен якобинского террора французские эшафоты не видели столько крови.
Люксембургский дворец принадлежал Сенату во все время империи, но Бурбоны, придя к власти, предпочли сделать его Палатой Пэров. Палата была открыта процессом маршала Нея, принца Московского, где можно было увидеть старинных его соратников, вынужденных голосовать за смертную казнь, чтобы сохранить свои земли и состояния. Когда королем стал Луи-Филипп, здесь судили министров Карла X, а потом принца Луи-Наполеона, который высадился, чтобы поднять страну на восстание, в 1840 году. Это стоило ему заключения в Гаме.
Другой громкий процесс времен короля-буржуа: процесс герцога де Пралена, обвиненного в убийстве жены тридцатью ударами кинжала ради красивых глаз гувернантки и ее детей. Герцог, чтобы избежать позора на эшафоте, отравился в тюрьме Люксембургского дворца. Иные говорят, что все это было подстроено и герцог дожил свои дни кающимся отшельником в полудиких лесах Котентена.
Когда же наконец принц Луи-Наполеон стал императором Наполеоном III, Палата Пэров вновь стала Сенатом, каковым остается до сих пор.
Когда хорошая погода манит нас,
Мы пускаемся в дальнее плавание, чтобы
познать величие нашего государства…
М. де Куланж
«Он восходит ко времени крестовых походов!» Так принято говорить во Франции, если речь заходит о древности рода. Невелико число тех, кто может похвастаться столь древними корнями, и еще более редки те, кто находит запечатленным свое имя в эпохах, предшествовавших появлению всеобъемлющих досье и справок, — чьи корни глубже других уходят в землю Франции. Если мы заглянем в Дофине в эпоху на четверть века раньше проповеди крестового похода, сказанной Петром Отшельником, то встретим там имя Сибода, первого из известных предков знаменитого рода Клермон-Тоннер.
Тогда его звали просто Клермон, так как он жил на Светлой горе[1]в суровом замке, от которого теперь сохранилась одна башня, в нескольких километрах от Гренобля. Когда появилась привычка носить на щитах опознавательные изображения, сын Сибода сделал своим гербом гору и солнце на ее вершине.
Герб рода был изменен из-за папы — теперь это два серебряных ключа. Каликc II в благодарность Сибоду II за то, что тот помог ему вернуться в Рим, прогнав антипапу в 1120 году, позволил ему включить в свой герб ключи Святого Петра. Тогда же появился и девиз: «Si omnes ego non», «Если все отрекутся от тебя, то я не отрекусь»; слова того же Апостола, которые он сам так скоро нарушил!
Но чтобы к имени Клермон Дофинуа присоединилось имя Тоннер Бургиньон, потребовалось участие женщин… и четыре века. Объединение имен состоялось в начале царствования Франциска I, когда Бернардин Клермон женился на дочери графа Тоннера, Анне Юссон. Но нужно было дождаться царствования Карла IX, чтобы между двумя именами появилось маленькое тире.
Через год после смерти Франциска I, в 1546 году, Антуан де Клермон решил построить в бургундских землях недалеко от Тоннера жилище, способное поспорить с красивейшими замками долины Луары. Мода была итальянская. К тому же женой Антуана стала женщина, изысканный вкус которой никто не посмел бы оспорить. Франсуаза де Пуатье была сестрой Дианы, неизменной любовницы Генриха II, чье имя начертано на трех «игрушках» Ренессанса: замках Фонтенбло, Шенонсо и Ане. Можно догадаться, что Диана могла дать несколько советов зятю…
Замок, понемногу возводимый на берегах Армансона, был шедевром, чудом в итальянском вкусе эпохи. Болонский архитектор Серлио придумал план и следил за постройкой, интерьеры же были декорированы по рисункам Приматиччо. Антуан III не увидел конца строительства, который наступил в 1622 году, однако строители столь удачно соблюли планы Серлио и Приаматиччо, что, по мнению одного из современников, «говорили, что он создает впечатление построенного за один день, до того замок радует глаз…»
Окончание строительства отпраздновал Карл-Анри, внук Антуана. Его отец, Анри, сын Антуана, был убит при осаде Ларошели; он был первым герцогом де Клермон-Тоннером, но никогда не правил в Анси, так как основатель его умер на пять лет позже Анри.
