Книга Никому о нас не говори - Алёна Черничная

меня всё темнеет перед глазами. Грудь словно протыкают острым жалом, а лёгкие слипаются от ринувшегося мне в кровь выброса адреналина. Я чётко и очень ярко осознаю: как она меня достала! Моё терпение вдруг схлопывается так быстро, что я сама не понимаю, как с моих губ на одном выдохе слетает громкое:

— Я над тобой смеялась.

В аудитории становится ещё тише. Полина ошарашенно хлопает ресницами, а я, под дикий бой сердца в груди, уже проклинаю себя… Вляпалась, кажется.

— Повтори, — медленно произносит Петрова, угрожающие склоняясь надо мной.

В моей голове хаотично прыгают вопросы: зачем я в это влезла и как бы уйти от конфликта. Но делаю и говорю совсем другое:

— Я смеялась над тобой, — чётко повторяю я, а в мой голос вот-вот прорвётся дрожь.

Дура ли я, что вступают в перепалку с Петровой? Естественно. Мне бы действительно прикрыть рот, но мои разбросанные на полу вещи словно столкнули меня в чан с адреналином. А выражение лица Полины не предвещает ничего хорошего.

— Ты страх потеряла, а? — Опираясь ладонями на парту, она медленно и так угрожающе наклоняется к моему лицу, что мне ничего не остаётся, кроме как в ответ подняться со стула.

И у меня сильно печёт под ложечкой, когда наши взгляды оказываются на одном уровне. Только что мне теперь делать? Ждать поддержки от одногруппников? Но что-то они не спешат вставать между нами. Все дружно глазеют на нас. А можно мне просто молчать? Или…

— Нет такого слова «фотогигиенично», — бросаю в лицо Петровой.

Три удивлённых хлопка наращённых ресниц, и глаза Полины сужаются:

— Ты мне будешь указывать, как говорить?

Я набираю полную грудь воздуха и осмеливаюсь озвучить:

— Правильно фотогенично. В переводе с греческого…

— Да мне глубоко фиолетово, с какого это языка, — цедит Полина. — Я тебе сейчас на нормальном объясню. Ты меня тупой назвала.

— Я разве произнесла, что ты тупая? — перебиваю Петрову, вопросительно приподнимая брови. — Ты сама себя так назвала сейчас.

И взгляд Петровой уже звереет, а её ноздри раздуваются. Начинает казаться, что ещё секунда, и она кинется на меня. От этой мысли окончательно сворачивается в холодный комок желудок. Хочется сжаться самой, но как могу твёрдо стою и держу свой взгляд глаза в глаза с Петровой. А по аудитории уже расползается тихое шушуканье. Да и позади себя слышу, как напряжённо бормочет Соня и дёргает меня за край кофты.

— Ань, не надо. Сядь.

— Извиняйся, — вдруг громко объявляет Полина.

Теперь наступает моя очередь хлопать ресницами.

— За что?

— За то, что посмела открыть рот в мою сторону. Проси прощения у меня. Быстро.

А у меня быстро лишь во рту слипается. Всё, что я могу под испепеляющим взором Полины, — это держать своё лицо каменным, тогда как сердце тарабанит в груди.

— Не буду, — слегка вскидываю подбородок, стараясь казаться уверенной.

Полине достаточно чуть дёрнуться в мою сторону, как я тут же вздрагиваю. Я не то что боюсь её, просто… Петрова — дева неуравновешенная, а я и правда не понимаю, почему она ко мне привязалась. За тот смешок?

— Я не буду извиняться, — произношу чуть твёрже.

А Полина вдруг резко хватает меня за ворот свитера и дёргает к себе. Кислород в моих лёгких сразу же каменеет…

— Слушай сюда, конченая... — рычит мне в лицо Петрова, вовсю сверкая бешеным взглядом.

— Так! — по аудитории разносится громкий возглас преподавателя вместе с хлопком двери, а наманикюренные пальцы Петровой ослабляют свою хватку. Я сразу же отшатываюсь от этой ненормальной и одёргиваю свитер, стараясь выровнять дыхание. — В чём дело? Петрова. Просветова, — строго перечисляет наши фамилии препод, и в аудитории теперь идеальная тишина. — Почему не на местах? Всё выучили и к коллоквиуму готовы?

— Выучили, Семён Иванович, — елейно причитает Петрова, уже повесив на себя такую же приторную улыбку. Правда, взгляд Полины всё ещё протыкает меня презрением. — Да, Анютка?

— Да, — не своим голосом подтверждаю я и наконец отвожу глаза от омерзительно улыбающегося лица Полины.

Сажусь на место, ощущая жуткую тяжесть в ногах. А Соня тут же поднимает мои слетевшие со стола тетради, ручки и аккуратно придвигает их ко мне.

— Как раз таки в Ане я не сомневаюсь, — говорит преподаватель, — меня вот ты интересуешь, Полина. Дело движется к зачёту, а у тебя баллов даже для допуска не хватает. Давай-ка иди к доске.

Полина недовольно фыркает и уже делает шаг от нашего стола, как вдруг резко наклоняется к моему уху.

— Я тебя урою, — её змеиное шипение заставляет меня вздрогнуть. — Ты пожалеешь, что учишься здесь…

Глава 3

Глава 3

— Мам, ты дома? — зачем-то громко объявляю на весь коридор, как только переступаю порог квартиры.

Знаю, что никто мне не ответит, но, захлопнув дверь и повернув ключ в замке, я несколько секунд прислушиваюсь. Тишина. Скидываю сумку на пуф у двери, стаскиваю кеды и ветровку и расслабленно усаживаюсь на этот же пуфик.

В нашей скромной двушке в самой обычной панельной многоэтажке я одна. И я люблю эту тишину, которая бывает здесь, когда мама уходит на дежурство. Она работает медсестрой в одной из городских больниц. Несколько секунд в полумраке коридора я сижу, подперев его стену затылком. Потом сбрасываю маме короткое сообщение о том, что я дома, делаю глубокий вдох и резкий выдох. Мне действительно повезло, что пара, где Петрова как с цепи на меня сорвалась, была последней. Хватит на сегодня приключений.

Я думала, что Полина взглядом припалит мой свитер, пока шла лекция. И чего мой язык за зубами не держался? Ну, скинула она вещи... Можно было и молча их поднять. Петрова от одного замечания в свой адрес не поумнеет, и мне спокойнее бы было. Надеюсь, до завтра она забьёт себе мозг очередным трендом в ТикТоке и забудет про меня.

Устало поднимаю взгляд на зеркало на стене напротив пуфика. Морщусь от своего отражения. Хвост на голове уже распушился, щёки розовые-прерозовые… Терпеть не могу эту особенность. Стоит просто пройтись по улице быстрым шагом, как лицо становится цвета юного поросёнка. И ещё эти веснушки…

Корчу недовольную рожицу своему отражению и наконец поднимаюсь с