Книга Дом на солнечной улице - Можган Газирад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Салам, ака-джун! – крикнула я.
Он стоял на второй ступени узкой лестницы, спиной ко мне. Он бросил на меня взгляд из-под мышки и заметил испачканную ночнушку.
– Ты что, возишься в грязи? Если мать заметит, тебе несдобровать.
Я замялась с ответом, но не могла сдержаться и не спросить про вчерашнюю сказку.
– Ака-джун, Шахразада в конце выживет?
Он оборвал свое занятие и на несколько секунд уставился на меня. Затем подбородком указал на тонкую веревку, кольцом свернувшуюся возле лестницы, и сказал:
– Раз уж ты и так испачкалась, почему бы не помочь?
Я не сдвинулась с места. Он стоял на лестнице, ожидая, что я принесу веревку.
– Не торчи там без дела! Подними веревку и подай мне.
Я неуклюже подняла моток веревки и вытянула руки, чтобы он взял ее. Он развернул веревку и закрутил виноградную ветвь вокруг главного столба шпалеры. Гроздь винограда коснулась верхушки его куфи. Золотистое сияние рассвета посверкивало между скрещенных перекладин. Крошечные круглые виноградины сверкали на ветках лозы и на серебристых нитях его куфи.
– Ака-джун, какую сказку Шахразада рассказала следующей ночью?
Он был человеком, который мог зараз заниматься только одним делом. А еще не выносил, когда дети мешали в саду, и ему не хватало терпения отвечать на вопросы не в меру любопытной шестилетки с самого утра. В ответ он закричал из-под лозы:
– Вечером! Остальное я расскажу сегодня вечером!
Ифрит из кривой вазы
А потом из кувшина пошел дым, который поднялся до облаков небесных и пополз по лицу земли, и когда дым вышел целиком, то собрался и сжался, и затрепетал, и сделался ифритом с головой в облаках и ногами на земле.
«Сказка о рыбаке»
Мама́н уверяла, что с крыши дома видела принца Голяма, когда тот гулял в своем цветущем саду. Я верила ей, но, выглядывая из окон второго этажа, ни разу никого не видела. Красивый дом принца соседствовал с домом дедушки, и из окон, выходящих на задний двор, был виден и его сад. Он был младшим братом шаха Мохаммеда Резы и много раз заменял того на разных церемониях, особенно национальных спортивных мероприятиях. Многие считали, что принц был повинен в загадочной смерти любимого всей страной чемпиона по борьбе Голамрезы Тахти. По слухам, он был разъярен, когда заметил, что толпа не хлопала ему, когда он вышел на арену перед чемпионатом по борьбе, но топала и кричала Тахти, едва тот ступил на мат. Его мрачная, сомнительная репутация убийцы чемпиона витала среди жителей Ирана.
Дом принца прятался в густом бору черных сосен и был нам виден только ночью, будто сияющее издалека созвездие. В центре двора был огромный неглубокий бассейн. Из хоровода фонтанов в центре бассейна текла вода, гармоничным переливом создавая завораживающее зрелище. Ровно остриженные кусты самшита извивались по зеленой траве и вдоль мощеной дорожки, которая исчезала между сосен. Если бы я не видела иногда старого сгорбленного садовника, катающего по двору тачку, рядами сажающего вокруг бассейна бело-фиолетовые фиалки и желтые нарциссы, я бы подумала, что ифрит наложил на двор заклятье. Никто не гулял по этому роскошному саду. Я представляла, как очаровательный принц вышагивает по мощеной дорожке, склоняется вдохнуть аромат цветов. Но удача не улыбалась мне, и я никогда его не видела даже мельком.
Дом на Солнечной улице находился в королевском районе центрального Тегерана, и Мраморный дворец был всего в паре кварталов от него. Шах Реза, основатель династии Пехлеви, жил в этом дворце, а после его смерти в 1970-м тот стал музеем его наследия. Дом был двухэтажным строением с просторными комнатами. Французские окна нижних комнат открывались на террасу в саду, а на верхнем этаже в высокие окна в свинцовых переплетах были вставлены витражи. Обычно нам требовалось около часа, чтобы добраться до дома ака-джуна от нашей квартиры на северо-востоке Тегерана. Дом бабушки и дедушки мне нравился больше нашей квартиры. Кроме гостевой комнаты и комнаты ака-джуна я могла играть в каждом его углу. Мы приезжали раз в неделю и оставались на выходные. Иногда мама́н отвозила нас туда даже среди недели, чтобы Азра могла присмотреть за нами, пока сама она шла на собрания в средней школе, где преподавала математику. Комната ака-джуна была на первом этаже, с окнами на задний сад. Золотисто-соломенные жалюзи закрывали витражное окно, погружая комнату в туманный полумрак. Всю стену напротив окна занимал встроенный шкаф. На его двери висело высокое зеркало, отражая разноцветный свет, который пробирался сквозь жалюзи. Ака-джун никому не разрешал заходить в свою комнату, а тем более не разрешал любопытным девочкам вроде меня заглядывать в шкаф. Через пару недель после того, как он начал читать нам «Тысяча и одну ночь», я пробралась в его комнату, пока он был занят со смоковницами в переднем саду. Мар-Мар помогала ака-джуну снаружи, а Азра на кухне готовила свой любимый суп аш. Я зашла в дом, чтобы сходить в туалет. Когда я вышла из туалета, заметила, что дверь в его комнату приоткрыта. Как я могла отказаться от соблазна заглянуть внутрь?
Я на цыпочках пробралась в комнату. Дверь шкафа скрипнула, когда я проскользнула в щель между дверью и полками. Я могла поместиться в этом пространстве даже с закрытой дверью. Шкаф был полон загадочных вещей, будто ифрит набил его своими сокровищами. Книга ака-джуна лежала на средней полке. Я развернула терме и пролистала пахнущие розовой водой страницы. Мне нравилось прикосновение старых желтых страниц к пальцам. В тусклом свете, который проникал из комнаты, я увидела рисунки прекрасных женщин, танцующих в длинных узорчатых юбках, обнаженных девушек с торчащими грудями, плавающих в большом бассейне, пока юноша подглядывает за ними из-за деревьев. Меня заворожили их нагота и игривые позы, которые они принимали в бассейне. Это были обворожительные женщины из «Тысячи и одной ночи», сказки из которой ака-джун только начал читать нам.
В темноте я заметила узкую кривую вазу с горлышком, напоминающим большой глаз. Оно было запечатано пробкой. Из-за странного кривого горлышка в эту стеклянную вазу нельзя было поставить цветок, и использовать ее как графин тоже не получилось бы.
