Книга Шлак 2.0 - Олег Велесов

агнцы.

Возле столбов нас поставили на колени. Зазвенело железо. Двое из прикованных оживились, один рванул вперёд. Длина цепи позволила ему сделать три шага и натянулась. Тварь резанула воздух ножами, захрипела. Это уже был почти готовый багет. Ярость в глазах, резкость в движениях. От силы сутки — и можно качать кровь. Второй больше походил на язычника, третий тоже, однако в нём ещё оставалось человеческое. Он сидел, привалившись к столбу. Голое тело покрыто язвами, из открытых ран текла мутная сукровица. Суставы казались неестественно вывороченными, мышцы под кожей свивались в узлы, и только лицо оставалось человеческим. Женским. Совсем недавно это была женщина. Она смотрела на меня, и её взгляд пугал сильнее, чем шипение детей-людоедов.

Примас поднял руку, очертил миссионеров крестом.

— Благодарение поднимающимся на Вершину! Да прибудут они в вечной власти Великого Невидимого во избежание грядущих испытаний. Амен!

Сектанты дружно воздели руки, заколыхали ими как деревья листьями и проговорили в ответ:

— Примас, дай силу идущим на Вершину!

— Сила с вами.

Вперёд вышел молодой мужчина.

— Что прикажешь, отец?

— Приступай к инициации, Андрес, — примас указал на старшего ремонтника. — Начни с него.

Ремонтник попятился, Готфрид и Урса схватили его за руки, подвели к соседнему столбу. Андрес вынул нож, срезал с него одежду, разул. И обувь, и тряпьё тут же унесли. Андрес застегнул на шее ремонтника широкий ошейник, закрепил цепь. Всё это сопровождалось молитвенным гулом, от которого по коже бежала дрожь. Багет захрипел, пытаясь дотянуться до нового узника, но длинна цепи была рассчитана так, чтобы инициированные при всём желании не могли поранить друг друга.

То же самое проделали с молодым ремонтником. Я ждал, что сейчас и меня отведут к столбу, но примас жестом остановил Урсу, двинувшуюся ко мне. Девка злобно оскалилась и отошла в сторону.

Появились две старухи с венчиками крапивницы в руках. Миссионеры подались назад, нацепили на лица тканевые повязки. Отчётливо запахло гвоздикой. Я стащил с головы бандану, прикрыл нос и рот.

Примас снова начал чертить в воздухе кресты и затянул:

— Великий Невидимый, позволь узреть твою силу. Втяни в себя сих заблудших и изрыгни обратно наказанием божиим. Пусть облик их предстанет пред нами во всём своём нечестивом невежестве. Лиши их разума, но надели драгоценными каплями могущества своего, на славу тебе и на веру нам…

Пока он читал молитву, старухи попеременно хлестали венчиками лица ремонтников. Младший отворачивался, пытался задержать дыхание, но его заставили вдохнуть пыльцу. Старший не сопротивлялся, покорно принял свою порцию крапивницы и опустился на корточки.

Ни примас, ни старухи маски не надевали. Заразиться никто из них не боялся. Значит, все трое грантоеды. Внутри они уже твари, пыльца им не опасна. Теперь понятно, почему я почувствовал в старике маньяка.

Примас наклонился ко мне и спросил, заглядывая в глаза:

— Ну что, Дон, хочешь встать у столба? Свободные места есть.

Я сглотнул.

— Дайте воды.

— Воды ему дайте, — велел примас и похлопал меня по плечу. — А потом проводите в келью послушников.

[1] Мессия — буквально, Помазанник; в данном сюжетном эпизоде игра смыслов, в которой Дон пытается принизить примаса, а примас указать Дону на его непонимание целей главы сектантов.

Глава 2

В душе родилось тягучее ощущение, как будто вляпался во что-то грязное. И дело не в прикованных к столбам ремонтниках, плевать, я и не знаю их толком. Но чувство вины всё равно давило на совесть. Я мог выбрать столб, и стоял бы сейчас возле него голый, жалкий и честный…

Но мне нужно выжить. Любым способом.

И вернуться в Загон.

Надо понять, кто они есть — миссионеры. Чем дышат, о чём думают. В чём смысл их существования? Молятся какому-то Великому Невидимому. Однозначно секта. А примас — глава. Я должен завоевать его доверие. Пусть он и предложил мне присоединиться, но доверия во взгляде нет. Нужно проникнуться его учением, самому поверить в Великого Невидимого, выучить молитвы, и потихонечку, полегонечку искать подходы к его детям. К Урсе, к Андресу. Хотя Урса слишком яростная. Фанатка. Андрес выглядит мягче и, судя по всему, у него высокое положение в местной элитке, иначе бы примас не доверил ему обряд инициации, или как там они обозвали процедуру превращения человека в тварь…

Брат Готфрид — могу я теперь называть его братом? — протянул баклагу с водой, и я долго пил, наслаждаясь каждым глотком. Потом меня отвели в келью.

Келья — громко сказано. Пещера, вырубленная в скале. Рядом были другие пещеры, что в них находилось — не знаю, но та, в которую отвели меня, походила на склеп. Тёмная, тридцать шагов в длину, десять в ширину. В центре кострище, обложенное камнями, вокруг лежанки из тряпья и сухой травы. На стене две полки, одна с книгами, на другой грубый глиняный горшок и несколько таких же грубых пиал. Жили здесь подростки, из взрослых только трое. Все не стриженные. В глаза бросилось сильное расовое различие. Во время инициализации я как-то не обращал на это внимания, а сейчас заметил. Большая часть послушников и миссионеров имели азиатскую или арабскую внешность. Это что, примас рекрутирует своих последователей из жителей Османской конгломерации?

Моему появлению никто не обрадовался. Когда легли спать, я подслушал, как один подросток говорит другому, что мяса им теперь достанется меньше. Мясом мог быть я. После трансформации тварь убивают, сушат и съедают. Их расстроило то, что теперь на одну тварь будет меньше.

Ничего, листья пожуёте.

Я лёг в дальнем углу, никаких лежанок в нём не предусматривалось, зато и соседей не было тоже, не нужно слушать чужое злобное шипение. Сунул под голову кулак — и как в яму провалился. Очнулся, когда воздух за пределами пещеры достиг рассветной прозрачности. Сквозь открытый проём кельи проступали очертания столбов и прикованных к ним тварей.

А напротив снова сидел примас.

Меня передёрнуло.

— Твою мать… Что за дурная привычка? Старик… ты можешь не приходить ко мне по ночам?

Он сидел в той же позе, что и прошлым утром, только на этот раз прутиком чертил какие-то линии на полу.

— Тебе не стоит бояться, Дон. Успокойся. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, — он говорил тихо и очень медленно, растягивая и как бы пробуя слова на вкус. Эдакий Каа во время охоты. — Тебе кажется, что ты предал свою сущность, что ты отказался от светлого и переметнулся к тёмному. Но этот мир не вселенная из Звёздных войн, а ты не юный Скайуокер. Здесь не существует тёмных и светлых сторон. Великого Невидимого цвета не волнуют.

Я кашлянул.

— В Загоне за такие слова на принудиловку отправляют.

— Загон — логовище безбожников, никто из них не достоин права называться миссионером и нести идеи миссии в мир.

— Я вообще-то загонщик, забыл?

— У тебя есть возможность исправиться. Я верю в тебя. Впрочем, если я ошибаюсь, то посвящение исправит мою ошибку.

— Посвящение?

— Ты же не думаешь, что вот так запросто сможешь войти в круг избранных? Чтобы стать миссионером, необходимо преодолеть особые испытания.

— Дай угадаю: побрить голову, убить тварь и съесть друга?

— Не ёрничай!

Прутик, которым старик только что расчерчивал пол, уткнулся мне в лоб. Не больно. Но старик мог ткнуть в глаз, а я даже не успел среагировать, настолько быстро он это сделал.

— Запомни: в Загоне не любят лентяев, в миссии не любят праздность. Я помогу тебе подготовиться. Это не просто, но в конце ты либо умрёшь, либо станешь таким, как мы.

— Лысым людоедом?

Прутик хлестнул меня по губам. Я вскрикнул. На этот раз было больно. Я отпрянул, а старик навис надо мной.

— Дело послушника молчать, слушать и выполнять всё, что ему скажут! Иначе он займёт место у столба.

Я напрягся. Желание врезать этому лысому отморозку переваливало через край. Все былые убеждения о том, что с человеком можно договориться, канули в лету. Нужно бить, и желательно первым, и уж совсем желательно — из автомата. По-иному не выжить. Но этот старик, несмотря на возраст, сильнее меня и быстрее. Радужка вокруг зрачков отдавала серебром, значит, он под нанограндами. Я не справлюсь с ним.

Я сделал глубокий вдох, успокаивая нервы, а когда примас ушёл, снова лёг и попытался уснуть. Хотя какой тут сон…

Зашевелились подростки у кострища. Уже давно никто не спал, наверняка, прислушивались к нашему разговору. Я поймал несколько косых взглядов. Кто-то даже прошипел обидное: мясо! Завидовали, что примас пришёл