Книга Как я теперь живу - Мег Розофф

поглядывает на братьев, а они на нее. Кажется, хочет мне что-то сказать, но не решается. Наконец выдает, Дейзи, пойдем в сарай, пожалуйста. Пожалуйста звучит как приказ, а вид у нее виноватый, мол, что я могу поделать. Встаю, и тут Пайпер берет меня за руку. Ужасно трогательно, мне хочется ее обнять. Тем более в последнее время игра «Давайте будем милы с Дейзи» как-то никого не увлекала.

Пахнет как в хлеву, но приятно. Пайпер показывает мне черно-белого козленочка с огромными глазами и маленькими толстенькими рожками. На шее у него красный ошейник с колокольчиком. Пайпер говорит, что его зовут Динь и он ее собственный, но если я хочу, то могу взять его себе. И тут я ее обнимаю, потому что они оба одинаково прекрасные, и она, и козлик.

Пайпер показывает мне овец с длинной спутанной шерстью и арауканских кур, которые несут голубые яйца. Она находит одно яичко в соломе и дает мне. Не знаю, что делать с яйцом прямо из-под куриной попы, но все равно мило.

Мне не терпится рассказать Лии об этом доме.

Что-то я разволновалась. Говорю Пайпер, пойду полежу. А она хмурится, тебе надо поесть, вот ты какая тощая. Господи, Пайпер, отвечаю, отцепись, это просто джетлаг. Кажется, обиделась, но не желаю я снова слушать все ту же заезженную пластинку, тем более от людей, которых едва знаю.

Пока я спала, в кухне появились суп, сыр и большая буханка хлеба. Тетя Пенн тоже здесь, подходит, обнимает, а потом отступает назад, чтобы получше рассмотреть. Произносит мое имя и замолкает. Потом продолжает, ты так похожа на маму, Элизабет, а это уже перебор, мама была красавица, а я нет. У тети Пенн глаза как у Пайпер, серьезные, внимательные. Когда мы садимся обедать, она не наливает мне суп, а просто говорит, угощайся, Дейзи, бери, что хочешь.

Я рассказываю о папе и Давине-Дьяволице и о Дэмиене, дьявольском отродье. Все смеются, но видно — они мне сочувствуют. У них убыло, у нас прибыло, говорит тетя Пенн. Приятно слышать, даже если она это просто из вежливости.

Разглядываю ее украдкой, пытаюсь понять, чем она похожа на маму, с которой я, считайте, практически не успела познакомиться. Она расспрашивает про мою жизнь и внимательно вслушивается в ответы, как будто старается что-то понять. Совсем не типично для взрослых, они обычно просто притворяются, что слушают, а сами думают о другом.

Расспрашивает про папу, она много лет его не видела. Объясняю, что он в порядке, не считая ужасных подружек, а они кошмарные все до одной. Сейчас ему явно полегче, ведь я далеко и некому день и ночь долбить, что у него плохой вкус.

Тетя Пенн улыбается, и видно, что она пытается то ли не рассмеяться, то ли не заплакать. Смотрю ей прямо в глаза и понимаю — она на моей стороне, и, что касается меня, я этим очень довольна. Ведь моя мама, которой больше нет, — ее младшая сестра.

За обедом хватает и споров, и болтовни, но тетя Пенн больше помалкивает и наблюдает, ну, если не считать разговора со мной. Вообще-то, мне кажется, ей совсем не до нас, наверно, слишком много работы.

Все увлечены беседой, а она кладет мне руку на плечо и шепчет на ухо, вот бы мама могла увидеть, какая из тебя получилась яркая личность. Яркая? Странное словечко. Подозреваю, она хотела сказать — слетевшая с катушек. Хотя, может, и нет, не похоже, что ей нравится выдумывать про человека всякие гадости. Навидалась я таких.

Вглядывается мне в лицо и нежно убирает волосы со лба. Почему-то становится ужасно грустно, а тетя Пенн говорит серьезно и немного виновато, у меня в субботу лекция в Осло о Неизбежной Военной Угрозе, надо работать, прости меня, пожалуйста, я всего на пару дней, ребята о тебе позаботятся. Опять проклятая война, никуда от нее не деться, как от фальшивой монеты.

Я не очень-то часто вспоминаю о войне. Последние пять лет все только и делают, что болтают, будет война, не будет войны. Надоело. Уверена, тут мы бессильны, так чего зря переживать?

Размышляю я так и вдруг замечаю — Эдмунд на меня поглядывает. Странно так, будто мысли мои читает. Пытаюсь скопировать его выражение лица, как он отреагирует? А он только улыбается в ответ да глаза прикрывает. И на умного пса похож даже больше, чем обычно. Если бы вдруг оказалось, что этому малолетке тридцать пять, я бы не очень-то и удивилась.

Сегодня мой первый настоящий день в Англии, и здешняя жизнь с кузенами меня пока вполне устраивает, по-любому здесь куда лучше, чем в моем так называемом доме на 86-й улице.

Ночью слышу где-то в доме телефон. Уж не мой ли это папочка звонит сказать привет, зря я отправил единственную дочь в чужую страну из-за интриг капризной безжалостной гарпии, но я такая сонная, и так лень вставать и искать замочную скважину, чтобы подслушать разговор. Похоже, деревенский воздух на меня хорошо влияет.

5

Рано утром, путаясь в своем наполненном всякой ерундой подсознании, слышу прямо над ухом голос Эдмунда. Вставай, Дейзи! Он наклоняется надо мной, в руке зажженная сигарета, на ногах полосатые шлепанцы с загнутыми носами, как у турок. И говорит, мы идем на рыбалку.

Забываю сказать, что ненавижу рыбалку и, кстати, рыбу тоже, раз уж об этом речь. Наоборот, вылезаю из-под одеяла, набрасываю какую-то одежду, без душа, без ничего, и вот мы с Эдмундом, Айзеком и Пайпер уже сидим в джипе и трясемся по ухабистой дороге, и в окна светит солнце, и мне хорошо, как никогда в жизни, даже если ради этого должна погибнуть куча рыб.

Эдмунд за рулем, остальные набились на переднее сиденье, никто не пристегнут, потому что ремней безопасности все равно нет, Пайпер напевает незнакомую песенку на смешной мотивчик, и голосок у нее чистый, как у ангела.

Мы находим местечко у реки, оставляем джип. Айзек несет удочки, Эдмунд еду и одеяло. День не особо теплый, но я вытаптываю себе гнездышко в высокой траве и устраиваюсь на одеяле. Солнце поднимается все выше, я потихоньку согреваюсь. Эдмунд едва слышно беседует с рыбами, Пайпер напевает свою странную песенку, иногда в реке что-то плеснет или птичка высоко в небе запоет от всего сердца.

Я ни о чем не думаю, разве что об этой птичке, и тут Эдмунд шепчет мне в самое ухо, жаворонок. Я