Книга Астрея (фрагменты) - Оноре Д’Юрфе

принуждена была она сказать, что брат Лисидаса утонул, пытаясь спасти ее. Пастух столь сильно подивился тому, что не медля отправился на место несчастья со всеми бывшими в хижине Пастухами, пребывая в такой печали, что хотя и было им о чем говорить, они молчали. Таким образом Пастухи дошли до реки и, осмотрев тот и другой берега, не нашли ни малейших следов того, что искали; лишь те, кто спустился ниже по реке, обнаружили вдалеке шляпу Селадона, унесенную течением, но случайно застрявшую меж деревьев, подмытых и изонутых речным потоком. Вот единственное, что смогли они узнать о том, кто был уже весьма далеко отсюда и в таком месте, где они бы его не отыскали; ибо прежде, чем Астрея пришла в себя, Селадон, как я уже сказал, был отнесен водою к зарослям деревьев на другом берегу, где трудно было его заметить.

И вот, когда он пребывал между жизнью и смертью, привело в то место трех прекрасных Нимф: их густые волосы спадали волнами на плечи, украшенные гирляндою разнообразных жемчужин; перси их были обнажены, рукава подняты до локтей, а из-под них виднелась тонкая присборенная кисея, скрепленная у кистей двумя массивными жемчежными браслетами. У каждой из них сбоку висел колчан со стрелами, а в руках был лук слоновой кости; подол их одежд был приподнят спереди до бедра, позволяя видеть золоченые сандалии с высокой шнуровкой. Казалось, нимфы пришли сюда с неким намерением, ибо одна из них молвила так:

— Это, видимо, то самое место, вот и изгиб реки: посмотрите, как она бурлит выше по течению, биясь о противоположный берег, а здесь стихает и круто поворачивает. Вглядитесь в эту купу деревьев: верно, это та самая, что предстала перед нами в зеркале.

— И правда, — подхватила главная из них, — но пока здесь нет ничего, похожего на остальное. И сдается мне, это слишком уединенное место, чтобы мы нашли здесь того, кого собирались найти.

Третья, до сих пор молчавшая, произнесла:

— И все-таки есть сильное сходство с тем, что он говорил. Он так ясно представил Вам сие место, что здесь нет ни одного деревца, которого Вы не видели бы в зеркале.

Беседуя подобным образом приблизились они к Селадону, так что лишь листва немного укрывала его от них. И поскольку, тщательно осмотрев все вокруг, они утвердились, что сие есть без сомнение то именно место, каковое было им показано, то расположились на нем, желая узнать, будет ли конец столь же соответствовать предсказанному, сколь начало. Но едва склонились они, усаживаясь, как предводительница заметила Селадона, и сочтя его неким уснувшим Пастухом, взмахнула руками, подзывая подруг, затем, молча приложив палец к губам, другой рукой указала им на того, кого увидала под деревцами, и тихонько поднялась, дабы не разбудить его. Однако рассмотрев поближе, приняла она Селадона за мервеца: ибо ноги его были еще в воде, правая рука безжизненно вытянута над головой, а левая наполовину заведена назад и придавлена телом; шея искривилась под тяжестью запрокинутой назад головы, из полуоткрытого рта, почти полного песка, еще текла вода; лицо в нескольких местах поцарапано и испачкано, глаза полузакрыты, а довольно длинные волосы так вымокли, что вода двумя ручьями стекала с них по щекам, чьи живые краски поблекли настолько, что и мертвый не бывает бледнее. Поясница изогнулась до такой степени, что казалась сломанной, и от этого еще сильнее казался вздутым живот, и без того переполненный водою. Нимфы, увидя Пастуха в эдаком состоянии, прониклись к нему жалостью, и Леонида, говорившая первой, как самая сердобольная и услуживая, первой приподняла его тело, дабы вытащить на берег. В тот же миг вода, коей он наглотался, в таком изобилии хлынула изо рта, что Нимфа, ощутившая и тепло его тела, поняла, что Пастуха можно спасти. Тут Галатея, главная среди них, обернувшись к последней, только наблюдавшей, не оказывая помощи, Нимфе, произнесла:

— Что же Вы, Сильвия? Что значит, милая моя, Ваша праздность? Принимайтесь-ка за дело, ежели не из желания помочь подруге, то хоть из жалости к бедному сему Пастуху.

— Я дивлюсь, Госпожа, — отвечала та, — что, хотя он так переменился, сдается мне, я узнаю его.

И, склонившись к телу, она подхватила его с другой стороны, и разглядев Пастуха вблизи, сказала:

— Я наверное не ошиблась, это именно тот, кого я имею в виду. И он заслуживает Вашей помощи: ибо, помимо того, что юноша сей родом из одного из самых уважаемых семейств нашего края, он обладает столькими достоинствами, что труд Ваш будет применен не без пользы.

Вода же все текла столь обильно, что наконец Пастух почувствовал облегчение, начал дышать, но еще не открыл глаз и не пришел в себя. Поскольку Галатея уверовала, что перед нею именно тот пастух, о коем говорил ей Друид, она сама стала помогать подругам, говоря, что надо доставить Пастуха в Изурский дворец, где им легче оказать ему помощь. Не без труда донесли они Пастуха до того места, где маленький Мерил сторожил их карету. Все трое поднялись в нее, а Леонида правила, и, дабы не быть замеченными стражей дворца, они высадились у потайной двери.

В тот самый миг, как они отъехали, Астрея, как мы сказали, упала в воду, так что ни Лисидас, ни те, что отправились на поиски Селадона, и не могли открыть ничего, кроме того, что было мною сказано и что вконец убедило Лисидаса в потере брата; и он вернулся, дабы оплакать с Астреей их общую утрату. Астрея только что добралась до берега реки и, терзаемая огорчением, села, исполненная горечи и изумления, там, где накануне испытывала сомнения и ревность. Она была одна, ибо Филида, завидев возвращающегося Лисидаса, отправилась к остальным узнавать новости. Подошедший пастух присел подле Астреи не только потому, что утомился, но желая знать, что произошло; он взял Пастушку за руку и произнес:

— О Боже, прекрасная Пастушка, каково же наше несчастье! Я говорю «наше», ибо я утратил брата, Вы же — человека, преданного не столь себе, сколь Вам.

То ли Астрея не услыхала, то ли речи сии огорчали ее, но она не отвечала. Удивленный Лисидас продолжал с упреком:

— Возможно ли, Астрея, что утрата несчастного сына (ибо она так называла Селадона) настолько не затронула Вашу душу, что Вы не сопроводили его смерть хоть несколькими слезинками? Не люби он Вас, или не знай Вы об этой склонности, сие было бы еще переносимо —