Книга Глафира - Алексей Александрович Провоторов

понять удалось не многое.

Например, полученная схема системы не давала сосчитать планеты на краю, это было простое растровое изображение, но полностью его открыть не удалось, а программы восстановления давали мало толка. Дальше от съеденного цифровыми изъянами края была видны пара газовых гигантов; потом шёл пояс астероидов, планета, ещё один пояс и ещё пара планет, изображённых схематически и, видимо, безжизненных из-за близости к светилу. Вот та, что находилась между поясами астероидов и, судя по всему, не имела спутников, была представлена парой смутных фотографий. Её чёрная, блестящая поверхность имела какой-то паттерн, словно ряды построенных зигзагом пирамид или призматических скал; но понять, геологическое это или рукотворное явление, было нельзя — паттерн распространялся не по всей планете, но очень чётко проступал местами. Остальная поверхность была затянута мутным тёмно-серым, местами глянцевым, судя по бликам, местами матовым или туманным покровом. Атмосфера ли это, жидкость или твёрдая поверхность, сказать никто не брался. Виднелся один заснеженный полюс и подобие слабых облачных штрихов в нижнем, по ориентации снимка, полушарии. Больше разобрать ничего было нельзя.

Это была какая-то презентация, но почти вся она оказалась стёрта. Из текстовой части сохранились только отдельные слова, которые ничего не проясняли, да и Северин, к сожалению, их не знал. Может, что-то было и засекречено, но, в таком случае, НЦ вряд ли послал бы разбираться обычных ремонтников. Хотя кто знает, что их всех заставят потом подписать, подумал он.

…Он услышал вибрацию пола раньше, чем всё остальное. Чуть позже — глухой звук шагов. Потом увидел медленные, ползучие лучи синих фонарей. Подмога. Надо же, и двадцати минут не прошло.

Махнул Оксане, вскинул руку с фонарём. Обе фигуры махнули в ответ и ускорили и без того не медленный шаг. Хотя, конечно, в скафандре, при искусственном одном g, да ещё и под углом, быстро не походишь.

Флорин и Маркел, двое самых рослых членов команды, всё же спешили. Наверное, им не очень хотелось задерживаться в скрежещущей корабельной пустоте, тем более Флорину, который испытывал в скафандре клаустрофобию, но готов был скорее удавить всех окружающих, чем в этом признаться.

Как он проходит тесты? Наверное, за взятку, как, собственно, и я сам, подумал Северин.

Он не стал идти им навстречу, остался ждать, спиной чувствуя черноту щели заклинившей двери. Чем ближе подходили парни, тем страшнее ему было за неё приниматься. Что там чёрное-то такое на полу, думал он. Что оно такое.

Подошла Оксана, тронула за плечо. Ему вдруг невольно представилось: пока он стоит и смотрит на далёкие ещё фигуры в скафандрах, из щели вытекает гибкая, чёрная рука, хватает Оксану, сжимает, скручивает, как половую тряпку, заматывает в кокон, поглощающий и хруст, и крики, и кровь. И утаскивает в проём, с влажным шуршанием липкой черноты по истёртому краю двери.

А потом белая, мягкая масса, по форме похожая на голову в шлеме, протискивается в щель, как вымоченное в уксусе куриное яйцо — в бутылку; за ней пробирается тело, похожее на бледное тесто; обретает форму, цвет, становится похожим на Оксану в скафандре, подходит и берёт его за плечо.

Северин даже вспотел от этой картинки, но не дёрнулся и голову к Оксане повернул плавно. Прижался стеклом к её стеклу. С одной стороны, чтобы убедиться, что там, внутри шлема, человеческое лицо, с другой — ему нравилась некоторая интимность этого действия. Черноволосая Оксана всегда относилась к нему неплохо, тогда как остальные, в большинстве, недолюбливали, в основном за то, что он вечно был всем должен и всегда по этому поводу угрюм.

Маркел попытался было вызвать их по короткой связи, но шум был невыносим. Они поздоровались за руки, будто не виделись уже пару дней, а не час. Северин отметил, что у Маркела на боку сумка с переносным плазменным резаком. Хорошо, но толку от него тут не будет. Такую дверь не порежешь мобильным инвертором.

Маркел, как обычно, не включал ни подсветку шлема, ни индикацию: его и без того одолевала мигрень от перепадов давления, а тут стыковка, шлюз, скафандр, «Глафира»… Небось голова у него уже раскалывается, подумал Северин равнодушно. Маркел всегда бывал бледен, но даже его белая морда, с бесцветными волосами и редкой щетиной, не проглядывала сейчас из темноты шлема. Кроме прочего, Маркел часто жаловался на тошноту и всерьёз боялся, что его однажды вырвет в скафандре. Северин не любил его ещё и за вечное нытьё.

Флорин, напротив, всегда включал внутреннюю подсветку на всю — с ней ему, видно, было не так тоскливо в тесноте скафандра, — и сквозь стекло с обычной переменной поляризацией хорошо было видно его лицо в веснушках, узкий и длинный, как бушприт, нос и рыжую лесорубскую бородищу, которой он всегда противно шуршал по микрофону.

Они не стали мешкать; подошли к вороту, упёрлись, как могли — Северин с Оксаной взяли на себя одну ручку, двое остальных — другую. Сначала показалось, что створка не сдвинется ни на сантиметр, но она скрежетнула, так, что скулы свело, подалась и пошла. Медленно, с ноющим скрипом, но всё-таки.

Северин бросил ручку, услышав какой-то звук, обернулся и чуть не заорал, впрочем, тут же подавив крик.

Он сгрёб Оксану за плечо и почти грубо развернул в сторону открывшейся двери.

По полу, стуча стальным ободом, неспешно прокатился шлем, задетый, видно, открывшейся дверью; прокатился и замер.

У шлема было выбито стекло.

Северин смотрел, потрясённый. Это был обычный шлем грузового флота, с прозрачным затылком.

А чем надо бить, подумал он, чтобы раздробить капролон?.. Это же не бюджетная модель, а хороший костюм для дальних походов, сделанный ещё на Земле.

Он перевёл взгляд выше, и почувствовал, как у него задёргался уголок рта. Медленно, медленно, выставив фонарь, он вошёл в проём, в тёмный широкий коридор, и огляделся.

Здесь было полно, как он сначала подумал, трупов, но, как только луч фонаря провалился в первый же пустой шлем прислонённого к стене грязного, запятнанного чем-то скафандра, и прошёлся по смятым пустым рукам, он понял, что все костюмы пусты, как выпотрошенные шкуры.

Остальные, поражённые, вошли следом. Четыре синих и четыре белых луча залили всё вокруг светом, но от него стало как-то совсем нехорошо. Как в морге, где что-то пожрало все тела.

Скафандры лежали в беспорядке, распахнутые со спины, разорванные от горла, пробитые, с открытыми забралами либо разбитыми стёклами. В угол за вторую, правую створку съехало по наклонному полу оружие. Три пистолета, казённые «Форты»-двадцатки, с заниженной энергией выстрела для возможного боя на борту