Книга Капля крови в снегу. Стихотворения 1942-1944 - Геннадий Самойлович Гор

предшествующей традиции, в то же время их образный строй – сжатый и невероятно концентрированный пересказ не только уже написанного им к началу войны, но и многого из написанного после. Характерным свойством творческой мысли Гора была своеобразная экономность, практичное стремление раз за разом варьировать одни и те же образы и идеи. Как следствие, ключи к объяснению отдельных «тёмных» мест в стихах 1942–1944 годов рассыпаны по всей прозе и публицистике Гора. Многое из того, что кажется в стихах абсурдом (в частности, многочисленные превращения), на самом деле является предельно краткими реализациями излюбленных Гором метафор, в первоначальном, прозаическом своём виде часто лишённых всякой парадоксальности.

Одно из последних произведений Гора, повесть «Пять углов», – о попытке писателя и искусствоведа (в котором, как и во всех его рассказчиках, угадываются многие черты автора) написать книгу о художнике С. По мере изучения его биографии герой обнаруживает в ней пугающие черты сходства с собственной судьбой. В финале повести в квартиру к С. является корреспондент ТАСС, как две капли воды похожий на Блока.

«– Стихи пишете? – спросил художник.

– До блокады писал… Но сейчас кто же пишет стихи?

– Ольга Берггольц пишет. Как-то по радио слышал прекрасное стихотворение…».

Весь разговор – агонический бред С., голодной смертью как будто избавляющего от этой судьбы своего биографа-двойника, так похожего на Геннадия Гора. Блокадные полотна С., на которых осаждённый город изменяется и словно оживает перед лицом катастрофы, становятся его лучшими и самыми сложными произведениями. Даже в конце 70-х годов Гор не позволил себе ближе подходить к теме собственных стихов. Он никогда не пытался распространять их или готовить к печати. Сорок лет рукописи хранились в столе, и ещё почти двадцать лет после смерти писателя их содержание оставалось известно единицам. И хотя за последние десять лет о стихах Гора вспоминали и говорили неоднократно, печать замкнутости, наложенная автором, как будто до сих пор не вполне с них снята.

Андрей Муждаба

Стихотворения

1. «Красная капля в снегу. И мальчик…»

Красная капля в снегу. И мальчик

С зелёным лицом, как кошка.

Прохожие идут ему по ногам, по глазам.

Им некогда. Вывески лезут:

«Масло», «Булки», «Пиво»,

Как будто на свете есть булка.

Дом, милый, раскрыл всё —

Двери и окна, себя самого.

Но снится мне детство.

Бабушка с маленькими руками.

Гуси. Горы. Река по камням —

Витимкан.

Входит давно зарытая мама.

Времени нет.

На стуле сидит лама в жёлтом халате.

Он трогает чётки рукой.

А мама смеётся, ласкает его за лицо,

Садится к нему на колени.

Время всё длится, всё длится, всё тянется.

За водой на Неву я боюсь опоздать.

Июнь 1942

2. Кулак

Кукла с улыбкой полезной. Сметана.

Самовар в серебре. Амбар прилетевший.

Я избам хозяин, кулак, сатана.

Я бог январю, архангел вспотевший.

Пожитки мои – быки где, стаканы?

Я лес закую. Море спрячу в сундук.

И горы мне горки, реки мне речки,

Поля не поля и волки – овечки.

Стану я рано с арканом

В руке чтоб на шею кому-то накинуть.

Но чу! Обернулся уже комаром

Опившимся крови. Паук

Прижатый к тоске. Топором

Утонувший на дне, угоревший, бессонный всеми покинут,

Безгневный, беспалый как жук.

Июнь 1942

3. «Здесь лошадь смеялась и время скакало…»

Здесь лошадь смеялась и время скакало.

Река входила в дома.

Здесь папа был мамой,

А мама мычала.

Вдруг дворник выходит,

Налево идёт.

Дрова он несёт.

Он время толкает ногой,

Он годы пинает

И спящих бросает в окно.

Мужчины сидят

И мыло едят,

И невскую воду пьют,

Заедая травою.

И девушка мочится стоя

Там, где недавно гуляла.

Там, где ходит пустая весна,

Там, где бродит весна.

Июнь 1942

4. «Речка с тоской в берегах…»

Речка с тоской в берегах.

Пушкин в солдатской шинели.

Няня на птичьих руках.

Сказка на цыпочках возле постели.

Вологда. Иволга. Остров.

Мама – осока. Свист на губах непросохший.

И сосны торопятся остро,

Как Пушкин спешат к маме-осоке

С водой на плечах. Лес и лиса

Вся природа, корова, осина, оса

Заплакало всё поперёк.

Речка узкая выбеги, выкинься на берег,

Утопись от стыда, Пушкин уж ждёт.

Утро молчит и дождь не дождётся.

Июнь 1942

5. «Сердце не бьётся в домах…»

Сердце не бьётся в домах,

В корзине ребёнок застывший.

И конь храпит на стене,

И дятел ненужный стучится,

Стучит, и стучит, и долбит,

Долбит, и стучит, и трясётся.

Иголка вопьётся и мышь свои зубы вонзит,

Но крови не будет. И примус, и книги, и лампа

И папа с улыбкой печальной,

И мама на мокром полу,

И тётка с рукою прощальной

Застыло уныло, примёрзло как палка

К дровам. И дрова не нужны.

Но лето в закрытые окна придёт

И солнце затеплит в квартире.

И конь улыбнётся недужный

И дятел ненужный,

На папе улыбка сгниёт.

Мышь убежит под диван

И мама растает, и тётка проснётся

В могиле с рукою прощальной

В квартире, в могиле у нас.

Июнь 1942

6. «Я немца увидел в глаза…»

Я немца увидел в глаза,

Фашиста с усами и с носом.

Он сидел на реке

С котлетой в руке,

С папиросой в губах,

С зубочисткой в зубах

И левой ногой обнимая полено.

Вдруг всё мне открылось

И осветилось немецкое тело,

И стала просвечивать

Сначала нога,

А после рука.

И сердце открылось кошачье,

Печёнка щенячья

И птичий желудок,

И кровь поросячья.

И тут захотелось