Книга Лесная герцогиня - Симона Вилар

Нет, ей надо убедить себя, что малышу лучше оставаться с отцом. Ролло любит его, и малыш ни в чем не будет нуждаться. С ним преданные люди – кормилица Сезинанда и ее муж Беренгар, преданный Ботто и его хозяйственная жена. Да, малыш в надежных руках. И если он не будет знать матери… Что ж, в этом не ее вина! И лучше не думать о прошлом, иначе она не выдержит и вновь разрыдается на глазах у не понимающих ее людей. Нет, она не станет жаловаться, не хочет, чтобы кто-то заподозрил, как ей плохо, как хочется спрятаться от всех и плакать, плакать, плакать…

– Ну вот, – она погладила себя по животу, – и жизнь уже не кажется такой невыносимой!

Она произнесла это как ни в чем не бывало, голосом довольного жизнью человека. Воины, сидевшие за столом, рассмеялись этой безыскусной шутке. Сразу стало шумно. Воины что-то отвечали герцогине с той фамильярностью, какая допускается в пути. Она отшучивалась. Но, обернувшись, она встретила удивленный взгляд Эврара Меченого.

Эмма и раньше замечала, что мелит смотрит на нее словно с недоумением. Этот человек возникал в жизни Эммы в моменты самых неожиданных ее перемен. Когда-то он появился перед нашествием норманнов, так круто изменившим ее судьбу. Позже Эврар вновь возник, во время попытки ее бегства от Ролло, когда она еще была пленницей викингов и Ролло хотел выдать ее за своего младшего брата Атли. А совсем недавно Меченый узнал ее при дворе в Суассоне, когда она, переодетая оруженосцем, все еще надеялась пробраться к Ролло и объяснить ему, что ее побег, по сути, был похищением.

Именно Эврар Меченый поддержал ее в ту минуту, когда Ролло в своем городе Руане венчался по христианскому обряду с другой, и если бы не его широкая грудь, в которую она слепо уткнулась и разрыдалась, то ее сердце в тот миг разорвалось бы от отчаяния и боли.

Даже странно, ведь Эврар никогда не был ее другом. Хотя позже, уже в пути, она чувствовала его внимание и заботу. Но, видимо, это связано не с ней, а с тем, что она отныне стала женой герцога Ренье, которому Меченый был слепо предан и при котором занимал положение личного палатина[4]. Удивительно, когда он успел так возвыситься? Эмма считала, что Эврар не так давно попал в услужение Ренье, но прислуживающие ей женщины держались с ним почтительно и говорили, что Эврар – один из ближайших поверенных герцога.

Она увидела, как Эврар о чем-то переговорил с хозяевами и, подойдя к герцогу и Эмме, сказал, склонившись в поклоне:

– Ложе готово, и вы можете идти почивать.

Герцог даже не пошевелился. Эмма же, представив, что ее опять ожидает, инстинктивно обеими руками схватилась за скамейку, на которой сидела, – такой ужас и отвращение овладели ею. Но это был лишь миг. Эврар выжидательно смотрел на нее, в стороне переминались с ноги на ногу служанки, и, поборов легкое головокружение и тошноту, она решительно встала.

В небольшой мазанке, пристроенной за ведущей наверх лестницей, было тепло. Служанки успели принести ей горячей воды и завесили стены цветными полотнищами, придав грубой пристройке пристойный вид. Кровать была застелена вышитыми покрывалами. Они помогли Эмме раздеться, расчесали и уложили на ночь волосы и удалились с поклоном. Она осталась одна, но ненадолго. Вошел герцог, стал раздеваться.

Эмма молча глядела на мужа. Сухая лысая голова, нервное подергивание мышц рта, толстая мощная шея. У Ренье было худощавое мускулистое тело, немного сутулое, но не производившее впечатления старого. Она уже свыклась с его запахом, с этим холодным телом… И все же, когда он лег рядом, Эмма внутренне сжалась. Ей захотелось свернуться в тугой комочек – ночи с Ренье были невыносимы. Он щипал ее тело до синяков, сжимал грудь до боли, будто злился, что она рядом. Учтивый вельможа, за которого, находясь в безвыходном положении, она согласилась выйти замуж, мало походил на распаленного похотью и собственной слабостью старого злобного фавна. Его безуспешным судорожным попыткам, казалось, не будет конца. Эмма покорно выполняла все его прихоти, но он только больше бесился. Его костлявая рука грубо вонзилась ей между ног.

– Сука!.. Вся сухая. Ты не хочешь меня.

– Я покорна вашей воле…

Эмма поперхнулась от неожиданной резкой пощечины. Герцог отвернулся.

– Лежишь как полено. Вся охота пропадает. Ладно, спим.

И вновь, когда он уснул, она не смогла сдержать слезы, которые все лились и лились, обжигая щеки, но хоть немного облегчая душевные муки…

* * *

С утра муж был с ней даже приветлив. Ни намека на прошлую ночь. Так было и прежде. И Эмма вторила ему, улыбалась, беспечно справляясь о дороге. Погода была ужасная. Ночью похолодало, и дождь перешел в снегопад, но герцог Длинная Шея не желал больше задерживаться в этой клоаке. Расспросив хозяина и узнав, что в двух-трех лье ниже по реке должен быть мост, за содержанием которого следит местное аббатство, велел трогаться в путь.

Мост действительно был, но находился в столь жалком состоянии, что провалился под последней из телег, и провиант, возничий и лошади – все было поглощено быстрой рекой, и, сколько ни метались по берегу отчаянно ругавшиеся воины, ничего спасти не удалось.

– Бог с ним, – сухо произнес Ренье. – Сегодня мы будем в Реймсе, где нас дожидается моя свита и должный прием.

Он так торопился в Реймс! Еще одна ночь с этой рыжей блудницей, и он не сможет скрыть своей неприязни к ней, что совсем не к лицу молодожену, женатому на принцессе, при помощи которой он хочет возвыситься.

Далее к Реймсу вела старая римская дорога, ехать по которой было удобно, и они продвигались быстро, несмотря на порывы ветра, несшие струи снега с водой. Лишь ближе к вечеру погода несколько улучшилась, ветер стих, но Эмма так озябла и так была утомлена тряской, что, когда сообщили, что они подъезжают, едва нашла в себе силы откинуть полог возка и выглянуть наружу.

Впереди выступала древняя столица Австразии[5], город святого Ремигия, славный Реймс. Эмма видела зубчатые стены, шатры высоких кровель монастырей, колокольни, кресты. Все это поражало, и город казался величественным, особенно если учесть, сколько раз он возрождался после разрушений, нанесенных многочисленными завоевателями.

Однако Эмму после Руана и мощного Шартра он мало впечатлил. Ее усталый взгляд скользил по скатам крыш, где рваными клочьями серел снег, бревенчатым стенам домов, почерневшим от влаги изгородям, откуда доносилось мычание скота, тянуло дымом и нечистотами.

Эмма постаралась выказать свое удовлетворение окончанием пути, но лицо ее оставалось бесстрастным. Никогда еще окружающее не казалось ей столь холодным, бесцветным, выцветшим… Однако когда они въехали во двор аббатства святого Ремигия, Эмму поразила пестрота и оживленность картины, что развернулась перед ней: повсюду мелькали яркие плащи, сновали нарядно одетые люди, слышался веселый гомон.