Книга Новая кондитерская Синьорины Корицы - Луиджи Баллерини

– Кхм… кхм…

Официант прервал их разговор. Он держал в руке огромное серебряное блюдо с колотым льдом, на котором лежала дюжина блестящих устриц. Он торжественно поставил блюдо в центр стола на специальную подставку.

– Прекрасно! – воскликнул Эудженио, а Корица захлопала в ладоши. Но ей не хотелось привлекать к себе внимание, поэтому ее аплодисменты были беззвучными. Она просто прикладывала ладони одна к другой.

– Прошу вас, – сказал Эудженио.

– Нет-нет, вы первый. Так вы покажете мне, как едят устрицы…

Эудженио попросил у официанта перец и лимон.

– Устрицы можно есть без всего, сразу после того как их выловили, – пояснил он. – Но я советую добавить каплю лимонного сока и немного черного перца.

Лимон и перец… Корица ахнула. Это сочетание было таким знакомым! Она решила поделиться интересной историей.

– Накануне отъезда я очень переживала, ведь мне пришлось оставить новую кондитерскую в чужих руках. Только представьте, я даже хотела отказаться от круиза! Поэтому я решила приготовить пирожное, которое придало бы мне уверенности. Так появилось «пусть-я-не-контролирую-все-сама-все-равно-все-будет-хорошо»…

Эудженио округлил глаза от удивления. Какое странное название для десерта!

Корица заметила его изумление.

– Я приготовила корзиночку с лимонным кремом и перцем! Она идеально отражала контраст моей жизни: сладкое и ободряющее желание остаться дома и кислую растерянность из-за отъезда; хрустящую уверенность, которая словно защищает изнутри, и экзотику черного перца, которая вдохновляет на путешествия в далекие края. Я уселась поудобнее в кресле, не торопясь съела пирожное, наслаждаясь каждым кусочком, и решила: я поеду. Все равно все будет хорошо.

В глазах Эудженио читался восторг. Женщина, которая так говорила о перце и лимоне, действительно была особенной.

– Но какая же я грубая, так перебила вас… Вернемся к нашим устрицам! Они выглядят очень аппетитно, – заключила Корица.

– Вовсе нет, слушать вас – одно удовольствие. Итак, устрицы не едят, а скорее… пьют. Вот так!

Эудженио открыл рот и проглотил моллюска.

Корица последовала его примеру. Ее поразила такая манера, но она решила попробовать. Эудженио не терпелось узнать ее мнение.

– Потрясающе! Она пахнет… морем. Иначе не скажешь.

– Верно, они пахнут морем! Только понюхайте! – Эудженио поднес устрицу к своему лицу. Он сделал глубокий вдох. Корица тоже поднесла моллюск к лицу и задумалась.

– Чем, по-вашему, пахнет море? – поинтересовалась она.

Для Эудженио лучше вопроса было не сыскать. Для всех море пахло морем, но для него аромат моря был настоящей палитрой художника, полной всевозможных цветов и оттенков.

– Закройте глаза и вдохните. Пусть запах проникнет внутрь вас и распадется на оттенки.

Корица закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

– Можно разобрать запах серы, травы и соли… – сказал Эудженио.

Она сделала еще один вдох, почти касаясь устрицы носом.

– Да, но… я чувствую запах кукурузы, – прошептала Корица и тут же смутилась. Ну и глупость она ляпнула! И все же она действительно уловила этот запах.

Лицо Эудженио просияло.

– Невероятно…

– Что? – смущенно спросила Корица.

– В этом аромате действительно присутствует нота кукурузы! – воскликнул мужчина. – И все из-за диметилсульфида!

Диметилсульфид? Синьорина Корица впервые слышала это слово.

– Ох, простите меня, я слишком увлекся. Диметилсульфид – это жидкость, которую выделяет фитопланктон, то есть крошечные морские организмы. Только представьте, в морях всего мира образуется около миллиарда тонн этого вещества! Именно диметилсульфид придает морю особый запах, и для многих он пахнет… кукурузой! Простите, наверное, за столом о таких вещах не говорят. Боюсь, я перегнул палку.

Эудженио резко замолчал, жалея, что затронул такую тему. Обязательно нужно было говорить о диметилсульфиде и фитопланктоне? Лучший способ наскучить спутнице и испортить вечер. Но Синьорина Корица снова поразила его.

– Нет-нет, прошу вас, продолжайте, – возразила она. – Это очень интересно. Нечасто приходится обсуждать запах моря…

С этими словами она взяла устрицу и выпила ее с закрытыми глазами. Свои пирожные она всегда ела закрыв глаза.

– Потрясающе вкусно! Вы расскажете мне поподробнее о диметилсульфиде? Мне действительно интересно.

Синьор Эудженио не верил своим ушам. Ужин начался как нельзя лучше.

Луна поднялась высоко на небе. Ее яркий свет затмевал мерцание звезд. Многие гости ресторана вышли на палубу после ужина. Казалось, до неба можно было дотянуться рукой. Из танцевального зала доносилась музыка небольшой джаз-группы. Синьорина Корица села на шезлонг, накрыв ноги голубым пледом. Эудженио присел рядом.

– Завтра утром мы приплываем в порт. Не так уж и плохо возвращаться домой… – сказал мужчина, уставившись в одну точку перед собой.

– Конечно, нет! Мне не терпится узнать, как продвигается ремонт в кондитерской.

– Я тоже скучаю по своей лаборатории. Хотя…

Корица повернулась к Эудженио. Почему он замолчал на полуслове?

– Хотя?.. – повторила она.

Синьорина Корица всегда отличалась любопытством. Она отправилась в круиз, чтобы отдохнуть, но в первую очередь она не могла отказаться от подарка своих бывших учеников. Интересно, с какой целью в круиз отправился Эудженио? Во время ужина он всячески избегал этой темы. На вопрос Корицы он ответил уклончиво, а ей не хотелось бесцеремонно расспрашивать его.

– Я очень много ждал от этого круиза, – начал Эудженио. – Возможно, слишком много. В общем, я не могу сказать, что мне понравилось, – заключил он, а затем резко сменил тему. – К счастью, мы живем рядом и сможем видеться после нашего возвращения. Разумеется, если вы не против.

В этот момент Корица осмелилась задать ему вопрос, который уже давно не выходил у нее из головы. Тем более Эудженио сам подбросил ей подходящую возможность.

– Конечно, не против! Скажите, можно ли мне побывать в вашей лаборатории? Я никогда не видела, как работает настоящий парфюмер.

Эудженио замер. Лишь немногим людям разрешалось входить в его лабораторию. Этой привилегией обладал его отец, обучивший его искусству парфюмерного дела, и несколько производителей парфюма, на которых он когда-то работал. Остальным вход был строго воспрещен.