Книга Ветеран Армагеддона - Сергей Синякин

Уже приземлившаяся муза подбежала к Лютикову, рывком притянула его вниз. Личико у нее было премиленькое, но уж слишком деловитое.

— Лютиков? — осведомилась она и, не дожидаясь ответа, сунула ему твердую жесткую ладошку.

Лютиков пожал ее.

Муза усмехнулась, и усмешка эта была совсем не лукавой.

— Ли-ирик! — обидно протянула она. — Даме ручку целовать надо, а не жать до крови! — И представилась: — Нинель…

Да его строки никакого сравнения не выдерживали с теми же приговскими упражнениями:

Она же личиком блеснула И губки язычком лизнула. Крысиным личиком, как Лилит, Прильнула ко мне и говорит: Что, б… сука, П… гнойный, Г… недокушанное, Вынь х… изо рта, А то картавишь что-то…

Между тем в спор критиков и литераторов начали ввязываться новые фигуры, лай уже поднялся совсем неимоверный и слышно было: «А кто на меня в восемьдесят втором донос в КГБ писал? Пушкин писал? Ты, сука, писал!». Мученику компетентных органов фальцетом вторила чья-то худая и небритая душа с кавказским носом и кавказским же акцентом: «Из-за вас, козлов, Бродскому в Штаты уехать пришлось! Я бы сам уехал, да Родину люблю!» — «Какую Родину, ара? — возражали ему. — Ты еще о березках среднерусской полосы заикнись! Где ты их нашел в своих кавказских горах, березки наши?» Кто-то уже кого-то довольно невежливо толкал и горячился: «А кто у меня Алку увел? Она тогда со мной в ресторан пришла, а ты, гад, увел ее! Добро бы по-честному, так нет — через окно мужского туалета убежали!» — «Да пьян ты был, — резонно отвечали ему. — А Алка женщина молодая, ей не мягкость нужна, ей вздыбленную жесткость подавай. И не убегали мы через туалет. Как мы могли через него убежать, если ты там с унитазом обнимался!»

Неизвестно, чем бы закончился этот спор, но тут споривших накрыла странная тень. Подняв глаза, все увидели грозного мужика в золотистом одеянии, который, редко взмахивая огромными белыми крыльями, плыл над землей, зорко поглядывая вниз. Выкрики в собравшейся толпе сразу стихли, да и сама толпа как-то незаметно рассосалась. Заодно она унесла куда-то Максютина и Ставридина.

Лютиков облегченно вздохнул и принялся, сидя на траве, заполнять анкету. Вопросы в анкете были нетрудными, и в целом сама анкета напоминала ту, что обычно заполняется при поступлении на работу в режимные предприятия. Точно так же в ней интересовались судимостями, национальностью, наградами и трудами, и еще отношением к конфессиям, партиям и наличием родственников в Аду. Уже по этому вопросу Лютиков понял, что он попал в Рай.

И ему сразу стало легче.

Муза Нинель появилась, когда Лютиков подписывал анкету. Выхватив сдвоенный листок из рук своего протеже, муза, одобрительно кивая, пробежала ее, хмыкнула чему-то своему и скрылась за дверью. Через некоторое время она вышла, держа в руках золотистую авторучку и блокнот.

— Держи, — сказала она. — Вечная ручка-самописка и бесконечный блокнот. Это теперь твое имущество, дружочек, так что обращайся с ним бережно. Потерять, правда, ты его не потеряешь, но вот списать у тебя могут. Здесь народ тертый, опомниться не успеешь, как твои стихи кто-нибудь спишет и за свои выдаст.

Лютиков замялся.

— Ну что еще? — спросила недовольно муза. — Пошли!

— Ручку отдать надо, — виновато сказал Лютиков. — Жалко человека, третий день уже в очереди стоит.

Нинель выхватила у него ручку критика Ставридина и швырнула ее на землю.

— Ты смотри какой жалостливый, — пробормотала она, с удивлением разглядывая поэта. — Идем, дружочек, идем. Ты от этого бедолаги еще настрадаешься, это я тебе обещаю! Ты смотри какой нежный — критика пожалел!

Они снова куда-то летели.

От всего происходящего с ним у Лютикова кружилась голова. На высоком зеленом пригорке, усеянном белым земляничным цветом, муза остановилась. Легкий ветерок трепал подол ее короткой рубашечки, и Лютиков опять не смог не отметить отменную стройность ее ножек. Да и в целом муза выглядела очень и очень сексапильно.

— Ну вот, — удовлетворенно сказала Нинель. — Здесь ты и будешь жить.

Лютиков посмотрел вниз и увидел довольно большой поселок, состоящий из нескольких сотен совершенно одинаковых домиков.

— Знакомься, — сказала его покровительница. — Это местечко называется Поэзоград. С коллегами по перу будешь жить!

Сверяясь с какой-то бумагой, она провела Лютикова к одному из коттеджей. Улицы были пустынны, ни старушек, ни молодежи на улицах видно не было, и Лютиков почувствовал некоторое беспокойство.

— А где же народ? — уныло поинтересовался он.

— Как где? — удивилась муза. — Народ творит!

Глава вторая

Все-таки толковая попалась ему покровительница! Слов нет, пробивная девица была муза Нинель!

В коттедже Лютикову понравилось. Все там напоминало о покинутом земном доме, даже стол стоял точно такой же, как и у Лютикова. Чуть сбоку от стола — только руку протянуть — стоял небольшой бар, в котором оказались приличные запасы коньяка и молдавского вина.

— Ладно коньяк, — сказал Лютиков. — Вино зачем?

— Как это зачем? — теперь уже удивилась Нинель. — А поклонниц чем угощать будешь?

— А если они шампанское любят? — не унимался поэт.

— Шампанское тебе не по чину пока, — серьезно объяснила муза. — Плохого здесь не держат, а для хорошего ты земной славой не вышел. Лютик, не елозь! Садись в кресло и слушай меня внимательно. — Она нахально улыбнулась краешками губ и весело добавила: — Можешь мне немного «Фетяски» плеснуть, хоть и с крылышками, а все-таки дама!

Скромностью она явно не страдала. И сидела, стерва, так, что все ее прелести были — как на ладони. Краснея и посматривая в сторону, Лютиков отправился к бару выполнять заказ своей музы. Заодно он и себя не забыл, плеснул себе в рюмку на палец коньяка. Как он заметил, весь коньяк был дагестанский, на французский или хотя бы армянский Лютиков, по-видимому, пока не тянул.

Присев на краешек кресла, Лютиков смотрел, как муза пьет вино. Взгляд его против воли снова скользнул по стройной фигурке и красивым ногам. Грешные мысли рождала в поэте муза Нинель, не к художественному творчеству она Лютикова манила, а настраивала его скорее на альковные игры. Нинель погрозила поэту пальчиком и отставила бокал в сторону. Губы ее расплылись в чувственной двусмысленной улыбке.

— Ишь, шалун, — сказала она. — Значит, слушай меня внимательно. Ты находишься в экспериментальной райской обители, где собраны исключительно люди творческие. Ваше дело писать, творить там, критиковать друг друга… Лучшие ваши произведения будут поступать в творческую комиссию Рая, которая и станет их оценивать. Те произведения, которые будут оценены положительно, будут распространяться среди жителей других обителей. Это тебе ясно? Пойдем дальше, и перестань глазеть на мои коленки, Лютиков, пока я не обиделась. Все-таки не с бабой разговариваешь, с музой, если ты уже понял! Твое райское благосостояние будет зависеть от головы, а не от… Ну, ты сам все понял! И насчет этого не волнуйся, по субботам и воскресениям здесь разрешены свободные посещения, народу, конечно, меньше, чем у музыкантов, художников или спортсменов, но все равно девочек хватает.