Книга Ветеран Армагеддона - Сергей Синякин

Так же стремительно они опустили гроб в могилу и предложили друзьям и родственникам бросить по три горсти земли на крышку гроба. Глина на могиле раскисла и стала вязкой, поэтому в могилку ее бросали без особой охоты, некоторые даже наплевали на обычай и ограничились одной маленькой горсточкой. Лютикова это очень оскорбило, но возмущаться было бесполезно — кто бы из стоящих у могилы друзей и товарищей его услышал! Могильщики дружно налегли на лопаты, сноровисто забрасывая обтянутый кумачом гроб мокрой землей, и довольно быстро над могилой вырос неровный, но все-таки прямоугольный холм, на который водрузили деревянный крест и к которому торопливо прислонили мокрые венки.

Автобус отъехал.

Некоторое время Лютиков смотрел вслед автобусу, потом вернулся к могилке и потерянно закружил над ней. Конечно, надо было бы слетать в кафе, где были организованы поминки, и послушать, кто и что говорил о нем, да жаль было оставлять без присмотра бренное тело. Привык к нему Лютиков за тридцать шесть лет, как-то неловко ему было, что он сейчас улетит, а тело останется в сырой земле. Сквозь щели будет просачиваться вода… Обязательно будет просачиваться! Лютикову было жаль нового черного костюма, в который его обрядили. Пропадет ведь в земле шикарная вещь, двести пятьдесят еще старых полновесных рублей Лютиков за этот костюм отвалил, а надевал его всего два раза — на ноябрьские праздники и на Восьмое марта, когда в отделении Союза писателей поздравляли занятых творчеством женщин.

Но и над кладбищем порхать было просто глупо. Тем более что погода уже окончательно испортилась и среди капелек дождя замельтешили колючие снежинки. Особо холодно Лютикову не было, но колючесть снежинок душа его ощутила. Душа его теперь такая была, на внешние природные раздражители не реагировала, а может, снежинки благодаря своему поэтическому дару он воспринял.

Лютиков покружил еще немного над могилой, полюбовался на свой портрет, перевязанный по углу широкой черной лентой, и совсем уже нацелился полететь в кафе, где шли поминки, но тут его неожиданно позвали.

Он повернулся.

Слева от него… В первый момент Лютиков не поверил. Ему захотелось протереть глаза. Но глаза не обманывали. Перед ним, дрожа белыми крылышками, парила полуголая девица довольно вульгарного вида и, нахально усмехаясь, манила его рукой. На ангела она явно не походила, к тому же Лютиков знал, что ангелы, как бы это помягче выразиться… Ну, бесплотны они, ангелы-то! А у этой, похоже, все было на месте. Груди оттопыривали ткань короткой рубашечки, а ноги у этой воздушной девицы были такими, что у Лютикова, несмотря на его недавнюю кончину, появились грешные мысли, которые он старательно от себя отгонял. Кто знает, как эти мысли расценят на небесах?

Спустя некоторое время Лютиков понял, кто это кружит в воздухе рядом с ним. Человек он был начитанный, а девица эта очень походила на рисунок из сборника древнегреческих мифов. Так там изображали музу.

Греки о небесах знали все.

Насколько помнил Лютиков, было этих муз девять штук, и каждая из них покровительствовала определенному искусству. Клио покровительствовала истории, Мельпомена — трагедии, Полигимния отвечала на небесах за умную поэзию и летала к поэтам, которые обладали философским складом ума, Терпсихора любила танцы и покровительствовала, соответственно, танцовщикам и танцовщицам. Талия поддерживала комедиантов, Урания вообще слыла серьезной женщиной и покровительствовала астрономии, Каллиопа признавала только эпические произведения, вроде «Песни о Ролланде» и «Тени исчезают в полдень», Эвтерпа не расставалась с флейтой, потому что уважала лирическую песнь, а вот Эрато, по греческим понятиям, была довольно легкомысленной особой и потому покровительствовала лирической поэзии.

Почему-то Лютиков решил, что перед ним именно Эрато. Имя подспудно воздействовало на подсознание. Полуголая женщина обязательно должна была носить имя Эрато. К тому же что ему еще было подумать, если он танцевать не умел, на небе Большую Медведицу с трудом отличал от Малой, к истории у него отношение было двойственное, а стихи он всегда писал короткие и лирические? Недаром и Дар и Карасиков отмечали у него наличие резко выраженного лирического дара, сопряженного с обнаженными нервами и откровенностью, граничащей с самобичеванием?

Муза продолжала манить Лютикова изящной ручкой. Ветер трепал ее легкомысленное одеяние, но даже намеков на то, что муза озябла, не было. Обычную женщину выведи полуголой на холод, она ведь сразу мурашками покроется величиной в палец и лязгать зубами начнет громче буферов сцепленного железнодорожного вагона. А эта висела под дождем и только длинными красивыми ножками шевелила, принимая самые соблазнительные позы, какие только музам и приличествуют.

Лютиков уже приноровился за трое суток обходиться без тела, поэтому он свободно порхнул к своей покровительнице в надежде завязать с ней непринужденный разговор и что-нибудь узнать из него о небесах и собственном будущем после скоропостижной кончины. Однако завязать разговор не удалось. Видя, что Лютиков свободно ориентируется в пространстве, муза что-то радостно крикнула, взмахнула рукой, вытянула свои восхитительные ноги и, по-стрекозиному взмахивая крылышками, понеслась в зенит.

Лютикову только и осталось, что последовать за своей провожатой. Поскольку крыльев за спиной у него не было, летелось ему куда тяжелее.

Они пронеслись мимо пышного облака, на котором сидело, свесив босые ноги вниз, несколько десятков человек. Они о чем-то спорили, что-то показывали друг другу на покинутой ими поверхности Земли. Лютиков разглядел их не особо хорошо, но ему показалось, что среди собравшихся на облаке душ было много известных политиков, в последние годы давших дуба, а то и безвременно почивших. Правда, ему показалось, что кроме них на облаке еще и были души откинувшихся и даже две или три души из тех, кто на земле отмотал свой срок или даже отбросил копыта. Но это ему, наверное, лишь показалось, что у таких людей могло быть общего с недавними хозяевами жизни?

Покровительница его уже отдалилась на довольно большое расстояние.

— Послушайте, — крикнул ей вслед Лютиков. — Куда вы так торопитесь? Не на пожар ведь, вечность впереди!

Муза своего стремительного хода не сбавляла, поэтому и Лютикову пришлось наддать. Скорость была уже приличная, будь Лютиков жив, ветер бы в его ушах свистел.

Впереди сияли странные серебристые облака, немного похожие на летающие тарелочки, какими их рисуют обычно в бульварных журнальчиках. Лютиков на всякий случай притормозил, но скорость была приличной, и они с неожиданной провожатой врезались в эти облака. На мгновение Лютикова ослепило, он прикрыл глаза, про себя нещадно ругая подставившую его музу.

Открыв глаза, он с облегчением обнаружил, что вокруг по-прежнему простирается синева и откуда-то сбоку жарко светит солнце. Только вот внизу была твердь, совершенно не похожая на привычную для покойного поэта землю.

Тут и дурак мог сообразить, что прибыли на конечный пункт.

Чуть в стороне стояло непонятное сооружение, к которому с двух сторон вились длинные очереди.