Книга Пёс - Кирилл Рябов

— Я не про суд, — сказал Бобровский. — Жить-то мне где?

— Ну ты уж сам подумай, снять ведь можно жильё. У тебя есть родственники? Родители?

— Нет. И я нигде не работаю. Денег у меня нет. Идти мне некуда.

«А зачем я ему это говорю? — подумал Бобровский. — Смысл-то какой?»

Тесть нервно барабанил пальцами по столу. Бобровскому захотелось взять нож и отсечь их. Он посмотрел на старика. Тот суетливо прятал взгляд. Глаза его блуждали по кухне, но старательно обходили сидящего напротив Бобровского. В кармане стариковского пиджака запиликал и завибрировал мобильник. Тесть торопливо достал старенькую кнопочную «нокию», прищурился и указательным пальцем нажал клавишу вызова. Бобровский услышал доносящийся из трубки крикливый голос тёщи, но слов разобрать не смог.

— Да, — сказал тесть, глядя перед собой. — Ну, вот как раз сидим, разговариваем. Что? Да ну, перестань. Без этого обойдёмся.

Кажется, тёща сказала что-то про милицию.

— Лара, послушай, мы сейчас поговорим, я тебе потом перезвоню. Всё. Всё. Целую, — добавил старик стеснительно и убрал телефон в карман.

После этого он наконец посмотрел на Бобровского. Похоже, звонок супруги добавил ему смелости.

— Такие вот дела, Алексей, — пробормотал тесть. — Уж извини.

Бобровский молчал. Ему опять не хватало воздуха. Он не хотел задыхаться на глазах у тестя и ушёл в комнату.

По телевизору шло ток-шоу. Один дед трахнул свою внучку, и она родила ребёнка. Ведущий спрашивал внучку, почему она не сделала аборт. Зрительный зал свистел и выл. Ведущий спрашивал деда, как он себя чувствует, будучи прадедом своего сына. Дед кричал, что это не его ребёнок. Он всё делал указательным пальцем. Зал взорвался от криков.

Бобровский сел на диван и отключился.

3

Минут через пять он очнулся. Ничего не изменилось. Телевизор продолжал транслировать безумие.

Бобровский вернулся на кухню. Тесть сидел за столом и, шкрябая дном, нервно крутил чашку против часовой стрелки.

— Ну что? — спросил старик.

— Что?

Бобровский сел и медленно выпил свой остывший чай.

— Ты подумал, Алексей?

— Да.

Он подумал: «К чёртовой матери вас всех!» — И что ты скажешь?

— Ладно, я съеду, — сказал Бобровский. — Квартира и правда ваша. А Настя умерла.

— Ну вот и решили. — Тесть потёр ладонями тощие коленки. — Хорошо.

Потом они некоторое время неловко молчали. Бобровский подумал: «Вот бы атомная бомба сейчас упала». Он даже посмотрел в окно, с некоторой надеждой.

А тесть, выполнив миссию, похоже, не знал, что делать дальше. Он сопел, кряхтел, покашливал, почёсывался, игрался с пустой чашкой, но не двигался с места. «Наверно, мы так можем просидеть хоть всю неделю, пока не умрём от обезвоживания».

— Какой сегодня день? — спросил Бобровский.

— Тридцать первое июля, вторник, — ответил тесть. — Фильм такой был.

— Какой? «Тридцать первое июля, вторник»? — спросил Бобровский.

— Нет. Просто «Тридцать первое июля», — ответил тесть.

— Про что?

— Фильм-то? Ой, я не помню. Что-то революционное. А почему ты спрашиваешь?

«Действительно, — подумал Бобровский. — Бред какой-то. Причём тут фильм? Сейчас важно другое».

— Когда съезжать? — спросил он.

Тесть посмотрел на часы, и Бобровскому стало не по себе. Он представил, что уже сегодня ночью может оказаться на вокзале. Куда ещё можно пойти, он понятия не имел. Близких друзей у него не было. Да и неблизких тоже. Бобровский вдруг отчётливо понял, что остался совсем один, никому ненужный. Но как так получилось?

— Недели тебе хватит, Алексей? Собраться, потом устроиться где-то.

— Не знаю, — ответил Бобровский. — Понятия не имею. Хватит или не хватит.

— Давай будем ориентироваться так: через неделю тебе надо будет уже куда-то переехать, — сказал тесть. — Мы тут ремонт хотели начать…

Он посмотрел наверх.

— Потолок побелить.

Затем посмотрел вниз.

— Линолеум постелить.

Огляделся.

— Обои поклеить.

— Вы же продавать собирались, — сказал Бобровский.

— Конечно. Только после ремонта цена поднимется, сам понимаешь.

Тесть встал.

— Ну вот, значит, решили, неделя. Там и встретимся, да, Алексей?

Бобровский вышел вслед за ним в прихожую. Старик надел шляпу, посмотрел по сторонам, будто вспоминая, не забыл ли что-то важное.

— Ты не держи на меня зла, Алёша. Я не так уж много решал. Просто донёс информацию, так сказать.

«Да, донёс, не расплескал», — подумал Бобровский.

— Ну я пойду, — сказал тесть. — Будь здоров, Алексей!

И ушёл вниз по лестнице, по-стариковски громко шаркая.

Бобровский вернулся в комнату и попытался обдумать случившееся. Получалось плохо. Голова была пуста. В телевизоре какие-то люди швырялись друг в друга едой и громко матерились. Бобровский лёг и закрыл глаза. Прислушался к себе. Ничего. Разве что сердце билось чуть быстрее обычного. Дыхание с хрипотцой от многочисленных дешёвых сигарет. В животе странно булькает, наверно, оттого, что не ел уже несколько дней. И больше ничего.

Он открыл глаза и уставился в телевизор. Люди барахтались в еде. Бобровский переключил канал. На экране мужик лет сорока в деловом костюме, стройный и загорелый, орал прямо в камеру: «Почему ты такой вялый неудачник? Где твоя сила? Встань, оторви зад от стула, встань в позу победителя. Скажи себе: я хочу, могу и сделаю!» Бобровский медленно моргнул. Настя умерла неделю назад. А он даже не смог ни разу заплакать. Теперь ему говорят, чтобы уходил из квартиры, где прожил десять лет. А он не нашёл в себе сил и желания схватить гадкого старика за шиворот и выкинуть за дверь. Хотя слезами ведь ничего не изменишь. А тесть бы всё равно вернулся, и не один, а с тёщей, тупым сыном и нарядом милиции.

«И что мне теперь делать?» — подумал Бобровский.

Мужик в телевизоре улыбался и показывал большие пальцы. Это была реклама какого-то тренинга успешности. Мужик обещал изменить жизнь каждого, кто придёт на его выступление.

— Билетов почти не осталось, — сказал он. — Не упусти свой шанс.

И подмигнул.

Бобровский выключил телевизор. Хотелось пить. Он вышел на кухню. Напился тёплой воды из-под крана. Под окнами завопила сигнализация на одной из машин. На водостоке сидел голубь и смотрел в окно. Бобровский постучал пальцем по стеклу. Но голубь не сдвинулся с места. «Подглядывает», — подумал Бобровский и заплакал.