Книга Чудовище в плену красавицы - Мейси Ейтс

Его слова разили наповал. Но они для того и предназначались. Ранить, уколоть поострее.

И поскольку Адам знал ее как никто другой, они точно попадали в цель.

Она медленно кивнула, и, опустив руку, Адам с каменным лицом отошел на шаг.

— Тогда я ухожу.

Она шагала в ритм своего сердца, каждый стук которого причинял ей страдание. Как будто весь этот орган превратился в кусок разбитого стекла.

Белль не хотела никуда уходить. Она хотела остаться. Она хотела развернуться и помчаться к нему, упасть к его ногам и умолять, чтобы он позволил ей остаться. Чтобы она приняла хотя бы крохи его теплых чувств.

Но она не могла. Не из-за гордости, которой, если честно, уже не находилось места. А ради того, чтобы Адам понял: между ними вспыхнули настоящие чувства, и последние недели бесповоротно его изменили. Она должна уйти, чтобы проучить его. Вдруг он будет по ней убиваться? Нельзя лишать его такой возможности.

Но воплотить свое решение в жизнь оказалось нелегко. Каждый шаг был через силу, каждый вдох исцарапывал горло.

Белль достигла конца коридора и ринулась в свою комнату, не заботясь о том, что прислуга может увидеть ее в расстроенных чувствах. Зайдя в спальню, она огляделась: все вещи в этой комнате были одолжены, и принадлежали они совсем другой жизни. Своего у нее здесь не было. Ни одежды, ни роскошной кровати, ни мрачного принца, который изменил ее навсегда.

Она должна собираться. Вызывать такси до аэропорта. И хорошо бы попросить Афину принести чашку чаю, и пусть Афина скажет, что все образуется.

Но ничего этого она не сделала. Белль глубоко вздохнула, нырнула в постель лицом вниз и заплакала, словно у нее разорвалось сердце.

Потому что так оно и было.

— Она уехала. Надеюсь, ты счастлив.

Адам поворочался в кровати, сощурив глаза от света, наполнившего комнату. Сначала он решил, что грезит наяву, потому что в центре спальни стоял Фос, неодобрительно на него глядя.

— Кто уехал?

— Белль, — ответил он. — Но ты, видимо, этого и добивался.

Советник никогда не появлялся в крыле Адама. Заходить туда было запрещено всему персоналу. Это было его личное пространство. Где Адам хранил свою боль, пока прошлой ночью не впустил туда девушку.

Слава богу, все закончилось! Она уехала. Именно этого он и хотел. Сейчас он должен ликовать. Но почему-то на сердце у него лежал камень.

— Верно, — пробурчал Адам. — Я отправил ее домой. Пришло время.

— Она волновалась о тебе.

— Это означает лишь то, что у нее повредился рассудок.

— Мой, значит, тоже, — заметил Фос. — По какой-то неведомой причине я тоже о тебе волнуюсь. И мне не все равно, утонешь ли ты под грузом собственного горя. С Белль у тебя появилась возможность наладить жизнь. Не понимаю, почему ты не уцепился за нее обеими руками? Очень немногие приходят сюда и самоотверженно пытаются тебя понять.

— Куча женщин с радостью выйдет за меня замуж. Не обязательно иметь внешность. Не обязательно быть обаяшкой. Я из королевской семьи и могу сделать любую женщину принцессой. Особых заслуг тут не требуется.

— Но тебе не нужна еще одна принцесса. Тебе нужен тот, кто будет видеть тебя сквозь твои раны. В лучшем случае это буду я, поскольку я знаю тебя с детства. Но то, что между тобой и Белль… Боюсь, это единственное, что может вытянуть тебя из мрака. И если бы ты перестал измождать себя чувством вины, то мог бы освободить в своем сердце место для любви.

Адам горько засмеялся.

— Для любви… Но что эта любовь мне дала? Абсолютно ничего! Она только уничтожила меня. И что я могу дать любимой женщине, кроме преждевременной смерти?

— Трагедии случаются, — возразил Фос. — Жизнь несправедлива. Но ты принц, а не Господь Бог. Не ты устроил аварию. Да, ты был эгоистичен, но это свойство всех людей. Все мы время от времени поступаем эгоистично. Моя жена умерла тридцать лет назад, а я до сих пор помню все свои проступки. Я до сих пор о многом жалею. Сейчас я бы поступил совсем иначе, чем в молодости. Но это жизнь. Нельзя сидеть в цепях прошлого, иначе как жить настоящим? Ты стал чудовищем только потому, что сам так решил.

Фос развернулся, чтобы уйти.

— Надеюсь, ты закончил? — спросил Адам.

Советник тяжело вздохнул:

— Пришлось.

На такой неоднозначной ноте Фос его оставил. В груди Адама поднялась какая-то странная боль.

Стало страшно вытянуть руку и не найти никого в своей постели. Почти так же страшно, как прикоснуться к остывшему телу жены.

Внезапно ярость и боль взревели в его голове, Адам схватил с прикроватного столика безделушку и зашвырнул ее вглубь спальни. Однако бурлящих эмоций это не усмирило.

Он скинул с себя одеяло и, не обращая внимания на наготу, зашагал в гостиную, которая постоянно попадала под раздачу.

Почти вся мебель была уже разрушена. Адам сдернул со стены портрет отца и бросил его с размаху, с удовлетворением отметив, что рама разлетелась, а полотно согнулось. Старик тоже его оставил. Тогда зачем Адаму хранить его портрет? В качестве насмешки? Все, довольно!

Адам подошел к креслу и одним ударом повалил его на бок. Его распирала злость. А винить было некого. Не на ком сорваться. Нанта мертва. Она мертва и больше никогда не вернется. Его сын умер, не успев сделать первый вдох.

Они умерли, не дав ему возможности их спасти. Единственным шансом было просто не пойти на вечеринку. Но Адам не мог вернуться и переменить решение.

Они были его будущим, его душой, и они оба его покинули.

При этих мыслях перед его глазами почему-то встала Белль. Пытаясь унять боль, он прижал руку к груди.

Адам ходил по комнате, не обращая внимания на то, что ступает по разбитому стеклу, засохшим лепесткам и остаткам мебели. Он поднял фотографию, на которой его жена лучезарно улыбалась, а собственного лица он не узнавал.

Три года назад его будущее заключалось в Ианте и их ребенке. Но это будущее предназначалось другому человеку.

Теперь же, когда он думал о любви… Он думал о Белль.

По неизвестным причинам она полюбила мрачного исполосованного ранами типа. Она стояла перед ним и предлагала то, о чем он и мечтать забыл. Правильно она кричала на него, как будто не боялась ничего на свете. Он оказался трусом. Трусом, который использовал свое горе как прикрытие, как средство защиты.

Да, он отчаянно жаждал всполохов света, которые ему давала Белль, но чаще всего довольствовался тем, что скрывался в темноте, где его никто не мог найти. Где ничто не могло его затронуть.

Останься он там, защита у него была бы весьма определенной. Без сюрпризов. Тоска, воспоминания о прошлом и боль стали бы постоянными. Он был бы хозяином своей боли. И она никогда бы не вышла из-под контроля. Она не смогла бы подняться из глубин и ошарашить его, размазать его по стенке, как когда-то.