Книга Две стороны неба - Алексей Корепанов

— Как — все?…

— А тебе что-то непонятно? Тогда спрашивай.

— Все понятно! — поспешно сказал Роберт.

— Никто, конечно, не хочет, чтобы его считали предателем, — задумчиво произнес Либетрау. — Только настоящее-то предательство как раз в том, что вы здесь, а они еще там, — Либетрау показал на потолок. — От того, насколько быстро ты это поймешь, зависит их судьба.

А потом пролетели дни, до отказа наполненные знакомством с Землей, с ее порядками, наукой, техникой, культурой, пока еще на киноэкране, и наступил наконец тот момент, когда Роберт вместе с Либетрау прошел по песчаным дорожкам парка к зеленой лужайке, где ждал его оранжевый и круглый, как апельсин, летательный аппарат.

— Счастливого пути! — сказал Либетрау. — Там тебя встретят.

Он захлопнул прозрачную дверцу и отошел. Под ногами Роберта тихо загудело, и лужайка, тополя и Либетрау с поднятой рукой начали быстро проваливаться и уменьшаться.

…Интернат Сосновый Бор оказался целым городком, спрятанным в лесу. Под высокими соснами стояли двухэтажные белые коттеджи, учебные корпуса, домики наставников — и все это в окружении плавательных бассейнов и спортивных площадок. Здесь жили и учились ребята, чьи родители работали вне Земли, в разных уголках еще не обжитой до конца Солнечной системы. Встретили Роберта просто и доброжелательно, как обычного новичка, и никто не смотрел на него с любопытством и опаской, как на злое инопланетное чудо-юдо.

Ему приходилось заниматься с наставниками даже в то время, когда другие отдыхали, но он делал это с удовольствием. Учиться оказалось чертовски интересно, да и слова Либетрау о знаниях тридцатилетней давности крепко засели в памяти.

«Я отлично понимаю, что учат меня однобоко, — говорил себе Роберт, — что они выпячивают выгодные им факты, искажая или умалчивая о других, но пропаганда пропагандой, а поучиться не мешает даже у врагов. Ведь от борьбы-то я не отказываюсь! И главное — я остался жив!»

А сегодня он встал, когда соседи по комнате, Пашка и Анджей, еще спали, спрыгнул из лоджии второго этажа под окно комнаты девчонок и ушел к реке. Его раздражал непривычный интернатский режим: завтрак, обед и ужин всегда в одно и то же время, занятия тоже, а после отбоя нужно ложиться, даже если совсем не хочется спать. Никакой свободы!

И вот он лежал на траве у неглубокой речки, а солнце жгло уже вовсю. Жалобно гудели одуревшие от жары шмели, из-за речки доносилось конское ржание. Роберт повернул голову и с любопытством приоткрыл один глаз. У самого лица он с удивлением обнаружил чью-то босую ступню. Пальцы на ступне нетерпеливо шевелились.

— Они наконец-то соизволили бросить царственный взгляд на близлежащий ландшафт! — торжественным голосом сказали над головой.

— А тебе-то что! — огрызнулся Роберт.

Это был Пашка, один из соседей по комнате. И к нему, и к Анджею Роберт относился настороженно, считая, что они приставлены к нему неспроста.

Пашка, высокий полноватый парень с жесткими курчавыми волосами, веселыми глазами и толстогубым ртом, поддернул шорты и сел рядом. Говорил он обычно шуточками, и это злило Роберта: шуточки-прибауточки, а сам, небось, только и думает, как бы разузнать о Базе!

— Мне-то ничего, — миролюбиво сказал Пашка. — Я о тебе скорблю, милый Робертино. Скорблю о холодном квасе, который тебя не дождался.

«О-о! — мысленно застонал Роберт. — На завтрак был квас!»

— Вот что меня печалит, милый Робертино, — нараспев продолжал Пашка, подставляя солнцу голую спину. — Пренебрегаешь ты распорядком дня, а значит, подвергаешь здоровье большой опасности. «Распорядок нарушаешь и здоровье подрываешь», — как сказал поэт. К тому же, любезнейший, своим прыжком под окно женской половины нашего дворца ты напугал почтенную Катьку Мухину, которая спросонок решила, что на нас напали индейцы.

Роберт не выдержал и одобрительно фыркнул. Воодушевленный Пашка затараторил голосом автомата-информатора:

— Кроме того, из абсолютно достоверных источников, а именно, от многоуважаемой нашей наставницы Анны, мне известно, что сегодня, во второй половине дня, состоится экскурсия старшеклассников в музей истории религии и атеизма. Оный музей, к вашему сведению, расположен в городе Ленинграде, в Казанском соборе, что назван так по иконе Казанской богоматери, и где покоится прах славного князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова Смоленского, скончавшегося в городе Бунцлау лета не помню какого то ли от рождества Христова, то ли от сотворения мира. Известно мне также и то поистине печальное обстоятельство, что на экскурсию, по всей вероятности, не пригласят лиц, пренебрегающих завтраком. Это все, что я имел сообщить вам, уважаемый Роберт!

При последних словах Пашка звонко шлепнул Роберта по спине. Роберт дернул плечом:

— Обойдусь без ваших музеев!

— Думаю, не обойдешься, любезный! — спокойно возразил Пашка. — Есть подозрение, что будет интересно. Так что вставай и пойдем. Помни, что длительное пребывание в неподвижном состоянии порождает склонность к созерцательному образу жизни, а это приводит к плачевным результатам, как говаривал Бенедикт Спиноза.

Последнюю фразу Пашка произнес с таким видом, словно Спиноза только вчера поведал ему эту истину. Роберт успел уже немного изучить Пашку, и у него имелось сильное подозрение, что все высказывания Спинозы, Фомы Аквинского, Гегеля, Иоанна Златоуста, Платона, Гераклита и других мудрецов, которыми манипулировал Пашка, никогда даже не приходили в голову этим почтенным мужам.

— Имей в виду, — Пашка многозначительно поднял палец, — что не все потеряно. Если учесть, что квас и рисовая каша ждут вас в комнате. Правда, каша уже остыла.

— Никуда я не пойду, — неуверенно сказал Роберт.

Пашка бросился к речке, набрал полную пригоршню воды, и с устрашающим видом направился назад. Роберт вскочил, схватил рубашку и побежал вверх по склону. За ним, выплеснув воду, помчался Пашка.

Очень скоро Роберт стал задыхаться и перешел на шаг.

— Бегать надо по утрам, милый Робертино! — назидательно сказал за спиной Пашка. — И не пропускать зарядку. И пора учиться играть в футбол, потому что настоящий мужчина должен уметь играть в футбол, как любил повторять Лейбниц, возвращаясь со стадиона.

Роберт отдышался и заявил:

— Настоящий мужчина должен уметь стрелять, драться, пить виски из горлышка и нравиться женщинам. Так говаривал Роберт Гриссом, возвращаясь в свою каморку.

— Ого!

Пашка сорвал травинку и стиснул ее зубами. Теперь они шли рядом мимо ржаного поля, и Роберт внимательно смотрел под ноги, чтобы опять, как вчера, не наступить на какую-нибудь занесенную сюда ветром сосновую шишку.

— Тебе приходилось все это делать? — спросил Пашка.

Роберт промолчал.

Нравиться женщинам… Тонкая фигура Гедды, мягкие каштановые волосы и скрывший ее изгиб коридора… Софи… Маленькие багровые пятна под ключицей. Два дорогих человека, которые страдают там, пока он греется на солнышке… вместо того, чтобы бороться и вернуться за ними как победитель.