Книга Любовь со второго взгляда - Алла Сурикова

Лариса Удовиченко сыграла небольшую роль — жену героя. Это наша единственная совместная законченная киноработа, если не считать музыкального эксперимента «А вот и я!». Но эта актриса многое может, и, думаю, главные ее роли еще впереди, хотя мне очень нравятся ее работы у Леонида Филатова и Петра Тодоровского.

Кошка, которая гуляет сама по себе, — это про нее. В ней такой изгиб, напускная наивность, обвораживающее жеманство…

Я видела, как мужчины тают рядом с ней.

Художником на картине была Ирина Шретер. Старая школа. Внучка художника Нестерова. Она жила на Сивцевом Вражке в доме с красивой витой лестницей. На стенах висели картины деда. Она была очень естественна во всех поступках, что, как мне кажется, есть глубинное проявление внутренней культуры и высочайшей интеллигентности. Ирина Николаевна искренне и самоотверженно относилась к работе.

Привел ее на картину оператор Сева Симаков. Я поначалу притихла — она мне показалась «бабушкой на чайник». Потом я устыдилась своих первых ощущений. Работала она спокойно, профессионально и за десятерых молодцов.

Когда проходит время и картина начинает жить самостоятельно, из памяти уходит все, что вызывало горечь и раздражение. Остается благодарность. Я с удивлением наткнулась недавно на записные книжки того времени.

…Директор забрал с площадки машину и уехал по своей «нужде».

Начали снимать объект «Ресторан» — все не подготовлено.

Нужны карточки-визитки на пиджаки «научных» мужей — их нет. Даю Олегу Киселеву деньги — привезти хотя бы десять одинаковых наукообразных значков. Он привозит значки-«кораблики». Цепляю их на лацканы пиджаков участникам съемки вверх дном — получается нечто непонятно-загадочное.

На столах нет воды.

Приборы грязные.

Нет костюмов для певиц.

Редактор не утверждает тексты песен, а эпизоды под фонограмму уже сняты.

Кто-то отпустил актера — не можем снимать.

Кресла и диваны очень драные. Прикрыть нечем — только спинами массовки.

Автор уехал отдыхать в Пицунду.

Директор снова забрал машину с площадки по своим большим и малым надобностям.

Массовка съела все яблоки.

Купила Соломину шляпу за свои 11 рублей.

Осветители пьяные на площадке.

У актрисы под носом болячка.

Идет дождь. Плохо. Потом солнце никак не зайдет. Снова плохо. Сняли!

Макет сделали в четыре раза больше, чем я просила.

Ролан сорвался. Лечится в Ленинграде.

Посмотрела материал Поликлиники. Что на глаз казалось смешным — увы…

Чугунная решетка упала на Соломина. Еще бы чуть… Я же просила починить ее!..

Виталий разошелся… импровизирует. Утром я ему «повменяла», что от него с экрана — никаких флюидов… Вот он их поднакопил и выдал…

Оператор ударил правую ногу… Ну что ж, будет снимать одной левой…

Смотрела «Кинопанораму». Рязанов цитировал Мандельштама. Счастливый… Читает… У него есть время читать. Суп, чистая рубашка, кран, гвоздь его не отвлекают. Мне нужна своя «жена», чтоб оставалось время на Мандельштама…

А потом еще одна фраза:

Очень устала… Но надо «шевелить органикой»…

Вифлеемская и другие звезды

Нужно было снять эпизод, где на экскурсию в обсерваторию приходят священники.

Можно было приклеить бороды, нарядить статистов в рясы, и — вперед. Но врать не хотелось. Аня Москвина, второй режиссер, пугала — нельзя вообще снимать такой эпизод… Это богохульство.

Я набралась нахальства и позвонила в Патриархию.

— У меня такой эпизод в сценарии. Это не противоречит?

— Нет.

— Значит, можно?.

— Можно.

— А дадите?

— Дадим.

Пришли пять священников. Красивые. Умные. Образованные.

Один окончил духовную академию, другой — завотделом проповедей в епархиальном журнале, третий — бывший капитан дальнего плаванья, четвертый — бывший инженер, отец шестерых детей, и еще один с фотоаппаратом. Шутят и отвечают на шутку

— Вы все такие красивые! Мои девушки отпали.

— Раньше надо было отпадать. Теперь поздно.

— Почему?

— Мы все женаты. А развод нам запрещен.

Мы думали, они денег за съемку не возьмут, но все же выбили им ставку для эпизодников, на всякий случай, поприличнее — аж 12 рублей на человека. Взяли. И даже больше взяли бы — если б мы им дали…

Но зато мы их не пользовали как обычных артистов, а организовали по-честному экскурсию. Я попросила настоящего сотрудника обсерватории рассказывать о настоящих звездах. Тот испугался:

— Но это же не по Библии.

— Не волнуйтесь. Участи Джордано Бруно вы избежите. Рассказывайте все как есть.

Священникам очень понравилось. Задавали много вопросов. Вели себя очень естественно в кадре — им было интересно.

В монтажной

Картина монтировалась тяжело. Было несколько финалов, несколько вариантов «генеральной линии» героя, было много опустошающих худсоветов, перечеркивающих предложения и оценки друг друга…

Худсоветы — советы худеющим. Я же форму свою берегу. И мечтать я, и жить, и надеяться По советам чужим не могу…

Однажды в загородной электричке — я сбежала на природу, в лес, в тишину — встретила одну умную кинокритикеКсу. И решила — вот может выйти достойное применение: пришить ее ум к моему делу… И устроила ей просмотр материала, ожидая Большого Полезного Совета.

Она посмотрела… Потом, забросив ногу за ногу, плела нечто о сорокалетних, которые хотят себя проверить, а попадают в руки девочек, а это и есть жизнь… Она как бы писала статью о картине, которой еще нет. И ничего по делу… Делать кино и писать о нем — разные-разные вещи…

Без понтов

На этой картине впервые встретилась в работе с каскадером Сережей Воробьевым. Потом мы с ним очень много работали, и я буду еще о нем рассказывать в связи с другими картинами. Профессионал. Придумщик. С прекрасным чувством юмора. С синими горящими талантливыми глазами.

Пришел и сказал:

— Мне нужно вот это и это.

Принесли. Он взял и попал под машину — такой был трюк. Быстро, точно. И без понтов.

Бывают такие каскадерские понты. Начинают рассказывать долгую историю, как и что они будут делать и как это сложно. И сколько коробок надо принести, и какие маты стелить, и сколько это будет стоить…

Знаю, что сложно. Знаю, что опасно. Но вы сами выбрали себе эту профессию.