Книга Константинов крест (сборник) - Семён Данилюк

Поски пожевал влажными губами. Понизов откровенно постучал по часикам. Но Алекс беспомощно пожал плечом. Старик же, далеки от мирской суеты, продолжил:

— Да! Я горевал о моем президенте, об у траченных воззваниях. Но зимой 1956-го на пороге моего дома меня остановил человек, закутанный в овчинный тулуп. — Вы Урмас Поски? — уточнил он скороговоркой. Произношение выдало чистокровного русского. Когда я подтвердил, он сунул мне в руку сверток и быстро удалился. Я окликнул, пытался догнать. Но он прибавил шагу и вскоре скрылся. В свертке оказались письма президента Пятса. Он безумно боялся, этот человек. Пытался даже, как мог, загородить воротником лицо, так что я едва его разглядел. Ему было, чего бояться. И всё-таки он сделал то, на что решился бы не всякий смельчак. Я очень взволнован. Потому что только что побывал в лечебнице — в месте последнего приюта президента Пятса. Видел фотографии руководителей больницы. И узнал того, кто передал мне письма. Имя отважного этого человека — Константин Понизов.

— Господи! Костенька! — потрясенная Гусева обхватила голову, будто боясь, что та взорвется. — Как же смог-то? И ведь ни полсловом!

Прикрыл глаза Николай Понизов.

— Вся Эстония в моем лице кланяется его памяти.

Урмас Поски торжественно приподнялся и, преодолевая боль, изобразил подобие поклона.

Валк и Вальк поспешили усадить старика на место.

Понизов, хоть время и подгоняло, не мог не спросить о том, что мучило:

— Как же получилось, что на Запад письма попали аж через двадцать лет?

— Произошла утечка. О письмах этих стало известно «конторе». Трясли всю Прибалтику. Меня опять посадили. Полагаю, на всякий случай. Так что извлечь письма из тайника и передать получилось очень нескоро. Да! — закончил он рассказ.

— Это замечательно, — признал Понизов. — Но что вы теперь собираетесь делать? Останки не вывезены.

— Об этом больше не беспокойтесь, — пошли палить Валк и Вальк.

— Господин Поски привез письмо от нашего Верховного Совета.

— И если даже ваш исполком …э…

— Не поменяет позицию.

— То мы едем в Москву, в Верховный Совет, где получим разрешение…

— Уже есть договоренность, и господина Поски примут вместе с представителем республики…

— Не позже, чем через неделю!.. Как мы и говорили. По закону! Гордясь друг другом, они снисходительно улыбались председателю поссовета.

Детская наивность умиляет. Наивность во взрослых, поживших людях утомляет и раздражает.

— Не через неделю, а завтра с утра старое кладбище будет срыто, — отчеканил Понизов со злостью. — Так что полученное разрешение сможете положить сверху, на строительную кучу.

Эстонцы, включая Поски, оцепенели.

— Но как можно? Это же не по закону… — пролепетал Валк.

— Напротив. У нас на всё есть закон, — возразил Понизов. — На что надо, на то и есть. На старом кладбище обнаружились признаки инфекционных захоронений времен войны.

— Что же делать? — «экспедиторы» принялись переглядываться. Даже Урмас Поски подрастерялся. Впрочем, лишь на мгновение.

— Мы сегодня же, немедленно извлечем останки, — объявил старый «сиделец». Зыркнул на встрепенувшихся Валка и Валька. — Законно-незаконно! Плевать!

— Но репатриировать, не имея разрешения… — слабо возразил Валк. — Хотя бы, чтоб погрузить гроб в поезд! Но даже если в автобусе, на любом посту… Без разрешения невозможно.

— Затруднительно, — согласился Поски. Пристально посмотрел на Николая Понизова.

— Послушайте. Вы много сажали. Я много сидел. Может быть, мы поймем друг друга?

— Поймем, — усмехнулся Понизов. Так его еще никто никогда не просил.

Он вытащил чистый бланк поссовета, напористо, от руки заполнил. Театрально подышал на печать.

С хрустом припечатал. Протянул Алексу.

— Не теряйте времени. Лучше всего, чтоб к утру вас вообще не было на территории области.

Тоомс заколебался:

— Коля! Нам это и впрямь, похоже, позарез. Но — ты хоть понимаешь, что тебя после этого разотрут?

— Авось подавятся! — Понизов, представив себе физиономию Сипагина, хищно осклабился.

Поски поднялся. Протянул Понизову руку для прощания.

— Вы умеете принимать резкие решения, — прочувственно сообщил он. — Из вас получится крупный руководитель.

— Уже не получится, — Понизов скосился на открытый ящик стола, куда перед этим сложил в стопочку партбилет и депутатское удостоверение. Вновь напоминающе постучал по циферблату часов.

Но расчувствовавшийся Урмас Поски всё не хотел расстаться.

— То, что сделали для нас вы и госпожа Гусева. Да! Это дорогого стоит. Мы ценим таких друзей. Чем их больше, тем крепче доверие. Я буду ходатайствовать перед Верховным Советом Эстонии о присвоении вам званий почетных граждан нашей республики.

— И — Константин Александрович! — забеспокоилась Гусева.

— Не обольщайтесь, Ксения Сергеевна, сто раз забудут, — огорчил ее Николай.

4.

На другой день во время планерки в набитый сотрудниками кабинет председателя поссовета решительным шагом вошел оперуполномоченный КГБ Острецов в шляпе, причудливо сбившейся на курчавый затылок. Из-под длиннополого плаща торчал нескладный предмет, завернутый в кусок простыни. Понизов с интересом скосился на густо заляпанную глиной обувь.

— Да, с кладбища! — сквозь зубы подтвердил Острецов. Скинул плащ.

Огляделся раздраженно:

— Значит, так. Сходняк приостанавливаю. У меня разговор к вашему председателю.

Приглашенные недоуменно посмотрели на Понизова.

— Прерываем совещание, — сдержанно подтвердил тот. — Тем более, время обеда.

Через минуту-другую поссовет опустел.

— Ну, и?.. — Понизов предложил продолжить.

Острецов развернул то, что притащил, швырнул на председательский стол.

— Как прикажешь это понимать?

Перед Понизовым лежал выдернутый из земли крест с надписью «Здесь покоилось тело…»

— Похоже, всё-таки эксгумировали, — предположил он.

— Будет фуфло толкать!.. Вчера, вчера вырыли! — неистовый Острецов потыкал толстым пальцем в дату на дощечке. — Пока ты нам дуру гнал по телефону!

Понизов нахмурился.

— Ты, парень, весь район, мало — область подставил, — процедил Острецов. — Себе карьеру обломал, другим. Сколько ж они тебе за это отстегнули?

Руки Понизова под столом соединились в замок так, что пальцы побелели. Но внешне не изменился. Разве что взгляд сделался предостерегающе-колючим.