Книга Боишься ли ты темноты? - Николай Пономарев

— Да этот твой сучонок как начал рыгать! Думали, на хрен сдохнет, — парень выматерился, — мы его вытащили на улицу. А то потом докажи, что не сами напоили!

— Куда вытащили? Ты рехнулся?

— Это ты рехнулся. Не следишь за своими ни хера! Пацан — тошнотик, девка — блядь. Ещё орала, что сиротка, — парень выразительно посмотрел на Вику. — Вон за домом на лавочке посмотри. Если он не убёг никуда, то там дрыхнет.

Сергей схватил Вику под руку и поволок за дом. За домом, обжатая с обеих сторон клёнами, действительно стояла скамейка. На ней в неясном лунном свете светлела жёлтая футболка. Несомненно, это был Ярослав. Сергей подошёл к мальчику и потрогал пульс.

— Живой, — констатировал он. — Это хорошо, что его вырвало.

— Чё, сам потащишь, или “скорую” вызвать? — раздалось сзади. Сергей обернулся. Парень, не потрудившийся даже одеться, стоял сзади. — У меня телефон есть…

Сергей подхватил Ярослава под мышки и усадил в вертикальное положение, голова Ярослава тут же опустилась на грудь, а тело накренилось вперёд. Он крепко спал. Сергей хорошенько тряхнул Ярослава, но тот не очнулся.

— Чёрт, — Сергей повернулся к парню. — Вызывай “скорую”…

Вика снова расплакалась. Ярослав лежал на скамейке. Глаза его были закрыты, на щеке синяк, губы разбиты до крови. Сергей смотрел на него и чувствовал себя полным идиотом. “Надо уезжать, — подумал он, — наверное, я и правда не годен к нормальной жизни. Я ничего не вижу вокруг. Ни Вику, ни Ярослава. Я не могу понять, о чём они думают, что чувствуют. Вера Ивановна права — от моей заботы детям только хуже”…

21

Пожалуй, так стыдно Ярославу было впервые в жизни. И дикая головная боль не мешала ему думать только о том, какой же он дурак! В палате токсикоцентра, куда, как оказалось, Ярослава привезли ночью, кроме него были только две мамочки с малышами, по глупости наевшимися таблеток. А он, выходит, ничуть не умнее этих малышей… Очнулся Ярослав под утро, с капельницей в вене, которую пришлось выдернуть, потому что дико тошнило и хотелось в туалет. В коридоре его увидела дежурная медсестра, ругалась, потом дала тазик, куда Ярослава вывернуло не то желчью, не то желудочным соком, снова поставила капельницу. От неё Ярослав и услышал слова “алкогольное отравление”. Он даже сначала не понял, что это про него. А когда понял, стало совсем плохо. Голова раскалывалась и он пытался пристроить её на подушке поудобнее, но толку не было. Стоило закрыть глаза, как перед ними мелькала Вика, подвал, почему-то чёрная собачка, которую с рук кормил Сергей Фёдорович. Потом вспомнилось, что он дрался с Денисом, а потом они ушли с Викой в подвал. Значит — подвели воспитателей. Верку и Сергея Фёдоровича… Хотелось узнать, как он вообще сюда попал и откуда его привезли, но спрашивать такое было стыдно. Ярослав промучился целый час, представляя, что мог подумать о нём Сергей Фёдорович, и что теперь ему будет в детдоме, а потом всё-таки задремал.

Наконец, когда на настенных часах было около одиннадцати, в палату с обходом пришёл пожилой врач. Он долго разговаривал с мамочками, потом подсел к Ярославу и усмехнулся:

— Голова болит?

— Болит, — признался Ярослав.

— Да, молодой человек. Ты сильно промахнулся мимо своей возрастной нормы.

— А сколько норма? — удивился Ярослав.

— Нисколько. Тебе вообще нельзя пить. Поищи в жизни другие удовольствия.

— Тоже мне, удовольствие, — Ярослав покраснел, — пакость такая.

— Я рад за тебя, — кивнул врач. — Ты всё вовремя понял. Ладно, сейчас возьмём анализ крови и после двух выпишем тебя домой.

“Домой, — подумал Ярослав, — если бы домой…” Врач ушёл, а Ярослав кое-как поднялся и подошёл к окну. За окном по дороге проносились автобусы, троллейбусы, машины, иногда мелькали “скорые”. Ярослав упёрся лбом в стекло и стал вычислять, чья же сейчас смена и кто за ним придёт — Вера Ивановна или Фроська. Не может же быть такого, что его отпустят одного. Выходило, вроде, что Фроська, хотя сейчас, в конце мая, воспитатели то и дело менялись сменами.

В час в палату принесли еду, при виде которой Ярослава ощутимо замутило. Он лёг и стал ждать, когда его заберут…

Пришла Вера Ивановна в своей обычной красной блузке. Она отправилась в ординаторскую за выпиской, а Ярослав ждал её в коридоре. Наконец, воспитательница вышла и кивнула ему:

— Пошли, Снежинский.

По дороге Ярослав узнал от Веры Ивановны, что сейчас они немедленно идут к директору, что теперь Ярослав не имеет права выходить с территории детского дома. А если выйдет во двор, должен каждые пятнадцать минут заходить в корпус и показываться дежурному воспитателю. К тому же он не имеет права общаться с Викой. Ярослав вздохнул: именно Вику ему видеть почему-то не хотелось. Осталось в памяти что-то гадкое, связанное именно с ней. Самогон, подвал, лежак в нём…

— И, наконец, Сергей Фёдорович понял, что в тебе заблуждался. Я рада, что вовремя, — закончила свою речь Вера Ивановна.

Ярослав опустил глаза. Что ж… Очень логично. Конечно, Ярослав столько неприятностей всем доставил. Особенно Сергею Фёдоровичу. Вон, Вера Ивановна говорит, что тот нервничал, искал его… “Ну что я за дурак, — подумал Ярослав, — один человек ко мне хорошо относился, но я и это испортил!”

Когда Ярослав с Верой Ивановной проходили по ограде, к ним подбежала медсестра Ксенечка.

— Вера Ивановна, у нас опять ЧП! — сказала она. — Воробьёва облила Захарову краской из баллончика. Чудом в глаза не попала, но была такая драка! Я закрыла Захарову в изоляторе, а Воробьёва сейчас у Павла Николаевича.

Павлом Николаевичем звали директора.

— А девочки дрались из-за него, — Ксенечка показала на Ярослава.

— А чего я, — сказал он, как обычно говорил Лысый. — Чего сразу я?

— Да, Снежинский, — протянула Вера Ивановна, — куда ты катишься…

Ярослав прошёл в комнату, сел на тумбочку, и обхватил гудящую голову руками. Денис, валявшийся на кровати, скорчил ему зверскую рожу, и продолжил разговор с Крабом и Арнольдом:

— А если часто спички пальцами тушить, то отпечатки сожгутся. И, как его, вырастешь — чё хочешь можешь делать, менты не найдут… Вот тогда я Снежинского и замочу.

— Или он тебя, — заржал Краб, — ему можно и с отпечатками. Он псих, ему ни фига не будет.

— Снежинский, а чего бабы-то за тебя сцепились? — Арнольд встал, подошёл к Ярославу и навис над ним. — Воробьёва-то ясно… Она тебе рубашку в швейном шьёт, я сам видел. Говорю: на хрен тебе надо, а она меня обматерила… Но Захарова… Колись, придурок!

— Ничего я не знаю, — отозвался Ярослав.

— Он не скажет, — заявил Краб и показал Ярославу кулак, — Снежинский — гомик.

— Снежинский — урод, — продолжил Арнольд.

— Калека, — сказал Денис и толкнул тумбочку, на которой сидел Юра: — Шнайдер, очередь.