Книга Школьные дни Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее

Откликнувшись на его звонок, Инес возвращается из Новиллы – в сопровождении старшего брата, Диего. Давид возвращается к ним в квартиру. Поскольку занятий нет, он весь день играет с Диего в футбол. Диего, по его словам, «великолепно» играет.

Он, Симон, встречается с Инес за обедом. Они обсуждают, что делать с Давидом.

– Он вроде, как обычно, преодолел потрясение, – говорит он ей, – но я сомневаюсь. Ни для какого ребенка, увидевшего такое, не может не быть последствий.

– Не надо было ему вообще идти в эту Академию, – говорит Инес. – Надо было нанять учителя, как я и говорила. Не люди, а катастрофа какая-то эти Арройо!

Его передергивает.

– Вряд ли это вина сеньоры Арройо – или ее мужа, – что ее убили. С чудовищем вроде Дмитрия можно столкнуться где угодно. Хорошо, что Давид получил урок: вот такие у взрослых бывают страсти и вот куда они могут завести.

Инес фыркает.

– Страсти? Ты называешь изнасилование и убийство страстями?

– Нет, изнасилование и убийство – преступления, но ты же не будешь отрицать, что Дмитрия к ним привела страсть?

– Тем хуже для страсти, – говорит Инес. – Будь на белом свете поменьше страсти, тут было бы безопаснее.

Они сидят в кафе через дорогу от «Модас Модернас», столики стоят тесно. Их соседки, две хорошо одетые женщины, быть может – из клиенток Инес, умолкают и прислушиваются к тому, что уже начинает походить на ссору. Поэтому он воздерживается говорить то, что собрался («Страсть, – хотел сказать он, – что ты знаешь о страсти, Инес?»), а вместо этого говорит:

– Давай не будем уходить в дебри. Как Диего? Как ему нравится Эстрелла? Он надолго? А Стефано тоже приедет?

Нет, сообщают ему, Стефано в Эстреллу не поедет. Стефано полностью под каблуком своей подруги, которая не хочет, чтобы он уезжал. У Диего же об Эстрелле приятного впечатления не складывается. Он называет ее atrasada, отсталой, и не понимает, что Инес вообще тут делает, он хочет, чтобы она вернулась с ним в Новиллу.

– И ты поедешь? – спрашивает он. – Вернешься в Новиллу? Мне нужно понимать, поскольку где Давид – там и я.

Инес не отвечает, играется со своей чайной ложечкой.

– А магазин как же? – говорит он. – Каково будет Клаудии, если ты ее вдруг бросишь? – Он склоняется к ней. – Скажи мне честно, Инес, ты все так же предана Давиду, как и прежде?

– В каком смысле – «все так же ли я предана»?

– В смысле, ты все еще мальчику мать? Ты его по-прежнему любишь или ты от него отдаляешься? Потому что я должен тебя предупредить: я не могу быть ему и отцом, и матерью.

Инес встает.

– Мне пора в магазин, – говорит она.

Академия Пения – совсем другое дело, нежели Академия Танца. Она расположена в изящном здании со стеклянным фасадом, на зеленой площади в самом дорогом районе города. Их с Давидом приглашают в кабинет сеньоры Монтойи, заместителя директора, которая встречает их прохладно. После закрытия Академии Танца, сообщает она, в Академии Пения наплыв заявок от бывших учеников. Имя Давида можно внести в списки, но перспективы у него не лучшие: предпочтение отдается кандидатам с музыкальным образованием. Более того, ему, Симону, следует учесть, что стоимость обучения в Академии Пения значительно выше, чем в Академии Танца.

– Давид занимался музыкой с самим сеньором Арройо, – говорит он. – У него хороший голос. Вы же дадите ему возможность показать себя? Он прекрасный танцор. Может стать прекрасным певцом.

– Он этого хочет в жизни – стать певцом?

– Давид, ты слышал вопрос сеньоры. Ты хочешь быть певцом?

Мальчик не отвечает, невозмутимо смотрит в окно.

– Что вы желаете делать в жизни, молодой человек? – спрашивает сеньора Монтойя.

– Не знаю, – говорит мальчик. – Как сложится.

– Давиду шесть лет, – говорит он, Симон. – Нельзя ожидать от шестилетки планов на жизнь.

– Сеньор Симон, у всех наших учеников есть одно общее, от младших до старших: страсть к музыке. У вас есть страсть к музыке, молодой человек?

– Нет. Страсти – это вредно.

– Что вы говорите! Кто вам такое сказал, что страсти – вредно?

– Инес.

– Кто такая Инес?

– Инес – его мать, – встревает он, Симон. – Думаю, ты неверно понял Инес, Давид. Она имела в виду физическую страсть. Страсть к пению – не физическая. Может, споешь синьоре Монтойе, чтобы она услышала, какой у тебя хороший голос? Спой ту английскую песенку, которую ты мне когда-то пел.

– Нет. Я не хочу петь. Ненавижу петь.

Он отвозит мальчика на ферму к трем сестрам. Те, как всегда, принимают их радушно, угощают глазурованными пирожными и домашним лимонадом Роберты. Мальчик отправляется на обход стойл и сараев, повидаться со старыми друзьями. Пока его нет, он, Симон, рассказывает о беседе с сеньорой Монтойей.

– Страсть к музыке, – говорит он, – вообразите, спрашивать такие вещи у шестилетки – есть ли у него страсть к музыке. У детей бывают увлечения, но страстей им пока не дано.

Сестры ему полюбились. Он ощущает, что им может излить душу.

– Я всегда считала Академию Пения довольно претенциозным заведением, – говорит Валентина. – Но у них высокая планка образования, с этим не поспоришь.

– Если бы Давида каким-то чудом все же приняли, вы бы готовы были помочь с оплатой? – Он повторяет сообщенную ему цифру.

– Конечно, – немедля говорит Валентина. Консуэло и Альма согласно кивают. – Мы в Давиде души не чаем. Он исключительный ребенок. У него впереди большое будущее. Необязательно, впрочем, на оперной сцене.

– Как он справляется с потрясением, Симон? – спрашивает Консуэло. – Должно быть, для него все это ужасно огорчительно.

– Сеньора Арройо ему снится. Он к ней очень привязался, что меня удивляло, поскольку мне она казалась довольно холодной – холодной и неприступной. Но ему она сразу понравилась. Наверное, увидел в ней какое-то качество, которое я упустил.

– Она была очень красивой. В ней был класс. Вам она разве красивой не показалась?

– Да, она была красивая. Но для маленького мальчика красота – вряд ли довод.

– Вряд ли, пожалуй. Скажите-ка: невинна ли она была во всей этой печальной истории, как думаете?

– Не вполне. У них с Дмитрием давняя история. Дмитрий был ею одержим, он молился земле, по которой она ступала. Так он говорил мне – и всем, кто готов был слушать. Она же обращалась с ним безжалостно. По-свински, вообще-то. Я сам видел. Удивительно ли, что он с цепи сорвался в конце концов? Разумеется, я не пытаюсь его оправдать…

Давид возвращается со своего обхода.

– Где Руфо? – требовательно спрашивает он.

– Он заболел, и мы его усыпили, – отвечает Валентина. – А где твои ботинки?