Книга Волкодавы СМЕРШа. Тихая война - Олег Таругин

Переформировав эшелон, их дотянули до ближайшего крупного узла, где сразу же отогнали на запасные пути дожидаться локомотива. Поскольку график движения сломался, сначала требовалось пропустить несколько поездов, после чего обещали отправить и их. С точки зрения работы НКПС – рутина, а вот для Александра все оказалось впервые и внове. Вот, кстати, тоже ведь фронт за линией фронта, как и у них с ребятами! Они вражеских диверсов с прочим подрывным элементом ловят, путейцы обеспечивают бесперебойную доставку на передовую подкреплений и техники, отправку обратно подбитых танков, раненых и эвакуируемых. Да и там, в далеком тылу, если подумать, тоже свой фронт, безоружные солдаты которого в три смены вкалывают на оборонных заводах, в госпиталях, колхозных хозяйствах. При том что тыловые нормы питания ни в какое сравнение с фронтовыми не идут…

Младлей Пермяков остался на полустанке дожидаться автомашины, которую обещали прислать из авиаполка после радиограммы Гулькина. Сашка, разумеется, не спорил: что мог, он и так сделал – про воздушный бой сообщил, ожог парню обработали, дальше пускай летуны сами разбираются, не маленькие. Да и добираться до расположения оттуда в любом случае ближе.

Ближе к обеду тронулись. И еще спустя несколько часов прибыли, куда следовало – на крупную железнодорожную станцию в полутора десятках километров от Калинина. Расположенную в полосе наступления 119-й стрелковой дивизии станцию и поселок неподалеку от нее освободили буквально несколько дней назад, прорвав вражескую оборону на участке Горохово – Прибытково – Эммаус. Повсюду виднелись следы недавних кровопролитных боев и многочисленных бомбежек, большинство зданий было разрушено, а вдоль путей громоздились искореженные остовы вагонов, вздувшиеся и выгоревшие цистерны, развороченные взрывами паровозы.

Особенно Александру запомнились несколько лежащих кверху брюхом сгоревших «тридцатьчетверок», сброшенных под откос вместе с платформами. Тех самых «тридцатьчетверок», что столь остро требовались фронту и которые так до него и не доехали… Встречались и фашистские танки, разбитые огнем артиллерии или бомбами – черно-рыжие, со снесенными детонацией башнями и раскуроченными корпусами. Немцы обороняли важный железнодорожный узел до последнего, но удержать позиции не смогли. Несмотря на разрушения, сейчас станция уже функционировала в полном объеме, круглосуточно принимая и отправляя составы.

Эшелон встал под разгрузку, а Гулькин, оставив подчиненных с пленными (все трое доехали благополучно, даже так и не пришедший в сознание стрелок-радист), отправился выяснять, как им добраться до особотдела. Разумеется, их никто не встречал, а с транспортом, вполне ожидаемо, имелись большие проблемы. И все же Александру всеми правдами и неправдами удалось выбить в свое распоряжение грузовик. А как иначе? У него, между прочим, ценные пленные, один из которых тяжелораненый. Они что, пешком потопают? А ежели сбегут по дороге, кто отвечать станет?

Коменданта станции он после недолгих поисков обнаружил в уцелевшем крыле разрушенного бомбой здания станционной управы. Ну, или вокзала – пойди пойми, как это строение у тружеников НКПС правильно называется? Точнее, то, что от него осталось. В крохотной комнатушке, несмотря на жарко натопленную печку-буржуйку, гулял, таская по вышарканному полу обрывки каких-то бумаг, морозный сквозняк. Единственное окно с вынесенной взрывной волной рамой было наспех забито фанерой и задрапировано плащ-палаткой, но это помогало плохо. Тем более что двери в кабинете не наблюдалось вовсе. Замотанный железнодорожник с красными от хронического недосыпания глазами, выслушав особиста, поначалу стал было сетовать на отсутствие транспорта. В смысле, от слова «совсем». Но Гулькин лишь пожал плечами, ровным голосом повторив требование. А заодно ладонь на клапан кобуры положил – абсолютно случайно, разумеется. Просто раненая рука от холода снова неметь стала, вот и нашел, обо что опереться.

Стушевавшийся комендант, тяжело вздохнув, только обреченно рукой махнул. И, пробормотав под нос классическое: «Что ж вы меня все без ножа режете, товарищи дорогие?», протянул подписанный невнятной закорючкой путевой лист и сообщил, где можно найти автомашину. Правда, при этом он попытался отправить вместе с ними какой-то груз вместе с сопровождающим – «товарищ сержант госбезопасности, так тут ведь совсем недалеко! Ну, войдите же в положение, от себя ведь машину отрываю! Буквально два километра! Сгрузите по дороге – и до вечера полуторка в полном вашем распоряжении!». Но тут уж Сашка встал в позу: мол, какой еще груз, если у него с собой пленные?! Которых ждут не дождутся в контрразведке. А если кое-кто пытается этому помешать, так стоит еще разобраться, с какой именно целью? Договорились, одним словом…

* * *

Полуторку нещадно трясло, швыряя из стороны в сторону на разбитой танковыми гусеницами дороге. Ледяной ветер бросал в ветровое стекло пригоршни мелкого колкого снега. В кабине, несмотря на невысокую скорость, было ощутимо холодно – дуло, как показалось Александру, буквально отовсюду. Особенно доставал мощный морозный поток со снегом из щели между приподнятой створкой лобового стекла и капотом: несмотря на то, что шофер протирал его соленой водой из бутылки, от запотевания и обмерзания это помогало слабо, практически никак[14]. Так что приходилось действовать проверенным способом, выхолаживая и без того неотапливаемую кабину. Впрочем, едущим в кузове приходилось еще хуже, несмотря на брезент, которым они прикрылись от ледяного ветра. Как бы пленных не поморозить. Хотя нет, глупость подумал: ничего с фрицами не станет. Летные комбинезоны у них теплые, не на такой мороз рассчитаны.

Устроившись со всем возможным комфортом, подняв воротник и не обращая внимания на холод и тающий на коленях снег, Сашка уставился в окно. Благо там имелось на что поглядеть. По обочинам дороги застыла занесенная снегом брошенная немецкая техника. Уже виденные на станции танки, автомашины, броневики, орудия. В основном – битые и горелые и оттого, видимо, не представляющие особого интереса для трофейных команд. Потом, когда фронт отойдет на сотню-другую километров и здесь будет глубокий тыл, все это мертвое железо погрузят на платформы и отправят на переплавку – стране нужна высококачественная сталь. Но пока, как минимум до весны, все эти угловатые панцеры с черными отпечатками тактических знаков уже не существующих дивизий на порыжевшей от огня броне, искореженные взрывами грузовики и бронетранспортеры, уткнувшиеся стволами в землю пушки так и будут стоять здесь немым напоминанием о недавнем советском контрнаступлении.

Трупы гитлеровцев тоже никто не убирал, и их практически полностью занесло, лишь кое-где из снега торчало колено, вымазанная белилами каска или скрюченная рука, серо-желтая, костлявая, уже успевшая обветриться. Пару раз Гулькин заметил фрицев, валявшихся прямо на дороге: во время наступления их не скинули в кювет, а потом, после прохождения армейских колонн, это уже просто не имело смысла. Намертво вбитые гусеницами в промерзшую землю, раскатанные вровень с грунтом, они уже ничем не походили на людей. Равно как не вызывали и никаких эмоций: за эти полгода Александр уже слишком много узнал, чтобы позволить себе подобную роскошь. Сейчас все они были просто ВРАГАМИ. Смертельно опасными солдатами, опытным, прекрасно подготовленным противником, но не ЛЮДЬМИ. Наверное, когда-нибудь потом, когда они закончат эту войну, они вспомнят о том, что они тоже люди, человеки, но не сейчас. Пока – рано…