Книга Роман потерь - Джулит Джедамус

Интрига, как знает любой писатель, должна развернуться до конца; она расширяет свои сети, пока не достигнет неизбежного завершения. Добро должно быть вознаграждено, жестокость — заклеймена и наказана. Если этого не произойдет, читатели будут разочарованы.

Насколько реалистичной может быть такая поучительная история? Что если автор взяла своих героев из действительности и поставила их в обстоятельства собственной жизни? Что если она питала вдохновение собственными темными переживаниями? Или написала историю в форме иносказания или басни, поместив ее участников в отдаленное место, в другие времена? Что если она создала иное прошлое для своих героев и отвела таким образом подозрения от себя? А вдруг читатели обвинят ее в фальши, в недостоверном изображении людей, язык и обычаи которых настолько непохожи на наши, что совершенно нам непонятны?

Что если она напишет, скажем, о любовных историях Ян Куйфей и таким образом прольет свет на наши собственные злополучные страсти? А может, она напишет о древней династии Хань или о голубоглазых варварах, которые занимаются любовью на снегу? Или она ограничит свой талант описанием более близких и знакомых ей обстоятельств, наблюдениями за окружающим ее миром?

В любом случае она потерпит неудачу. Ее обвинят либо в недостоверности, либо в недостатке воображения.

А как Изуми выбирала персонажей для своей сказки? О, они были очень реалистичны, ее наблюдения — очень точны, хотя многие сведения она получила из вторых рук и не всем источникам можно было доверять.

Она написала о женщине (ее имя изменено), которая была так несдержанна, что выцарапывала слова на своем любимом зеркале и за непомерную плату нанимала гонцов, чтобы те доставляли ее письма в разные отдаленные места. В сказке говорилось, что она посылала письма даже в Акаси, но они возвращались нераспечатанными, и она складывала их в желтую, обитую парчой шкатулку. У нее нечесаные волосы, пальцы выпачканы чернилами, ногти обкусаны до мяса. По ночам независимо от времени года она надевает одну и ту же сорочку цвета лаванды. Эта женщин пристрастилась к чтению «Книги перемен», и ее не единожды заставали за рисованием гексаграмм на собственных руках.

Она никогда не спала, пела в одиночестве. На всех публичных встречах — приемах, ночных созерцаниях луны, религиозных церемониях, в поездках императорской семьи по стране — ее всегда видели застывшей как лед, с широко раскрытыми черными глазами.

Как эта гордая сумасшедшая женщина проводила время? Она читала вслух стихи и заигрывала с мужчинами во дворце, она рассказывала истории, лаской и лестью выпытывая их у своих друзей и даже у стражников и горничных. Если она узнавала какой-то секрет, то он переставал быть секретом. Все, что она слышала, она разносила по округе.

Она была знатоком в том, что касается слухов. Это был ее конек, подобно тому, как другие женщины сведущи в окрашивании тканей или игре на цитре. Для получения сведений она пользовалась разнообразными источниками и любыми средствами. Она воровала письма, подкупая соучастников, и сочиняла небылицы. Было известно, что она распространяла истории о послах и принцессах. Какие-то из пущенных ею слухов стали причиной их изгнания.

Была ли героиня истории, сочиненной Изуми, наказана за коварство и интриги? Страдала ли она от лихорадки или, может быть, упала с лестницы? Не поразила ли ее жилище молния, не разрушил ли ураган? Нет. Ничто ее не коснулось.

Тут Изуми продемонстрировала полное отсутствие воображения. Если она избавила свою героиню от телесных страданий, может быть, она обрекла ее на муки совести и чувство вины? Может быть, ее мучили ночные кошмары? Может быть, даже в сутрах она не находила утешения?

Но нет, она не понесла никакого наказания. Те, у кого нет совести, не страдают от ее угрызений.

Это, конечно, мой пересказ истории. Изуми слишком умна, чтобы прибегнуть к столь жесткому и откровенному стилю. Она просто описала события и дала читателям возможность сделать собственные выводы.

Даинагон свои сделала.

— Итак, это правда? — снова спросила она.

— Неужели вы думаете, что я способна на все это? — ответила я, надеясь, что интонация поможет скрыть мою вину.

— Чего только ни делают ради любви.

Она подняла свой плектр и повертела в руках. Я ждала, что последуют другие вопросы. Можно сказать, я почти желала дальнейших расспросов, потому что была способна защитить себя.

— А Канецуке? — спросила она. — Что он знает обо всем этом?

— Узнает достаточно скоро, — сказала я. — Кто-нибудь перешлет ему копию, или ему опишут историю в письме.

— Какая вы пара. — Даинагон снова взялась за инструмент. — Один лжец стоит другого.

Она всегда не любила его, это было очевидно. Теперь она будет не любить меня.

Я сидела, прикусив губу, но не смогла сдержать слез, и они катились по моим щекам.

Она снова заиграла ту китайскую песню в стиле осики. Играя, она смотрела на струны, но я уверена, что она видела, как я плачу.

— Вся разница в том, — сказала она, продолжая играть, — что вы лжете ради любви, а он — ради удовольствия.

— Это неправда. Почему вы так его ненавидите?

Она подняла глаза:

— Подумайте только, что он сделал с вами!

Тогда я ушла. Грустная мелодия ее песни сопровождала меня.

Юкон приготовила мою одежду для следующего дня. Она лакировала мою обувь, и запах вызывал у меня дурноту. Она не смотрела мне в глаза. Итак, это она рассказала о бледно-лиловой сорочке и о письмах Канецуке! Я носила эту сорочку, потому что ее подарил мне Канецуке. Он купил шелк на Кюсю во время одной из своих обычных поездок. Он не возвращал мне мои письма нераспечатанными. Это ложь. А кто же рассказал Изуми о гексаграммах и о «Книге перемен»?

— Нужно ли вам еще что-нибудь, госпожа? — спросила она, и я холодно ответила ей, что мне ничего не надо. Она, крадучись, вышла из комнаты; не оставалось сомнений, что она сообщит подругам о том, в каком я была настроении.

Я перечитала сочиненную Изуми историю, не в силах противиться болезненному желанию еще раз пережить эту пытку, а потом бросила листки в огонь. Посмотрела на приготовленную для меня одежду: розовые шаровары, бледно-зеленый халат, красный жакет, украшенный пятью полосами муара и пурпурными нитями, и шлейф из узорной ткани. Придадут ли мне силы эти прекрасные вещи? Защитят ли они меня завтра от двусмысленных улыбок и брошенных украдкой взглядов?

Нет, не защитят. Я отдала бы их все за соломенный плащ демона, потому что только он может сделать меня невидимой.

Двадцатое число Второго месяца, вечер.

Я закрылась в своей комнате. Танцы продолжаются. Шторы опущены, но звуки музыки проникают в комнату, как лунный свет сквозь занавески.