Книга Роман потерь - Джулит Джедамус

— Сгинь, — зашипела она и потянула занавеску. Я стояла, дрожа всем телом. Знала ли она, кто я, или приняла меня за одну из служанок, которая шпионит за ней? Какой ядовитый взгляд бросила она на меня!

Утром меня разбудил звук дождя. Чуть позже я услышала во дворе шум. Я встала, подняла шторы и выглянула наружу. Двое мужчин срывали с вишневых деревьев промокшие цветы. На земле валялись кучи смятой бумаги.

Позже тем утром мы обсуждали это происшествие, сидя за рукоделием. Таифу не было с нами, она встала поздно вместе со жрицей, у которой болела голова и которая совсем не спала ночью. Горели лампы, потому что было слишком темно, чтобы продевать нитку в иголку. По крыше стучал дождь.

— Императрица в ярости, — рассказала нам Сагами, — она велела служителям снять цветы еще до рассвета, пока никто этого не видит. За небрежность ее величество урезала им жалованье за месяц. — Все женщины согласились с тем, что у нее был повод сердиться: нет зрелища более жалкого, чем вымокшие под проливным дождем бумажные цветы.

Нашла копию «Книги перемен» и изучала вторую гексаграмму: Кун Пассивная — шесть ломаных линий, изображающих женщину.

Кун, Пассивная. Наивысшая точка успеха! Она — сияющий сосуд, одновременно пустой и полный. Она — гавань, убежище, одновременно темное и мягкое. Она — свободная от пут лошадь, беспрепятственно блуждающая вне пределов. Она сбивается с пути, но вновь находит нужное направление. Она обретает друзей на юге и западе, но теряет их на востоке и севере — и то и другое являются причиной для радости.

Я читала комментарии на строках, к каждой свое стихотворение.

Первая строка. Иней под ногами предвещает появление твердого льда. Приближается зима, и нам следует быть осторожными.

Вторая строка. Путь прям и широк. Хотя мы ничего не делаем, все наши дела в порядке.

Третья строка. Красота особенно прекрасна, когда она спрятана. Различия более плодотворны, чем разногласия.

Четвертая строка. Молчаливость: ни упрека, ни похвалы. Если мы осторожны, мы избегаем неприятностей.

Пятая строка. Желтое одеяние. Возвышенная судьба. Добродетель — вот лучшее одеяние.

Шестая строка. Яростно сражающиеся драконы проливают черную и желтую кровь. Женщина, стремящаяся походить на мужчину, теряет свои достоинства.

Разве эти шесть ломаных линий описывают мою жизнь? Я не источаю свет. Я ни для кого не являюсь убежищем. Мои пределы слишком узки, чтобы блуждать свободной от пут. Я не знаю, куда направляюсь, и мои друзья слишком часто становятся моими врагами. Я не осторожна, не скромна и не молчалива, а мои добродетели безнадежно запятнаны моими пороками.

Однако я стремилась походить на мужчину. Из всех мудрых мыслей, запечатленных в тех строках, эта самая верная.

Девятнадцатое число Второго месяца.

В это утро я узнала, что Изуми придумала и широко распространила некую историю, чтобы навредить мне.

Сочинив ее, она сделала несколько копий и раздала их своим друзьям. Даже императрица прочитала историю и, по словам Даинагон, очень позабавилась. История, конечно, дойдет до императора и главных придворных, это только дело времени. Думаю, о ней узнают и низы (подобно тому, как ил оседает на дно пруда), и даже стражники и горничные станут смеяться, когда я буду проходить мимо.

Как я узнала об этой маленькой сказке? Я пошла в комнату Бузен попросить у нее зеркало. Она в компании подруг перебирала свою одежду, готовясь к завтрашнему празднику.

Когда я вошла, все подняли головы и посмотрели на меня, и я подумала, что застала их врасплох за секретным разговором, потому что Бузен кашлянула и излишне внимательно уставилась на зеленое одеяние, лежавшее у нее на коленях.

— Извините, — торопливо сказала я, — я не хотела вас беспокоить.

— Ничего, — ответила она, не поднимая головы.

Я взяла зеркало и вернулась к себе в комнату. Стала рыться в коробке, где храню свои пояса, потому что опасалась, что тот пояс, который я предполагала надеть на следующий день, не подходил по оттенку. Я обернулась и заметила какие-то листки бумаги на доске для письма. Что это — письмо? Но оно не было сложено. Возможно, кто-то в мое отсутствие развернул его.

Это была история, сочиненная Изуми. Ее положили специально для меня, пока я выходила, хотя я отсутствовала очень недолго.

Когда чуть позже я зашла к Даинагон — мне пришлось приводить себя в порядок (смыть слезы, напудриться и нарумяниться), — она тоже уже прочитала этот рассказ.

Она сидела в своей приемной и играла на биву. Волосы ниспадали по ее прямой спине ровными прядями. Я посмотрела на ее длинные пальцы, которые держали плектр, и вслушалась в мелодию. Это была китайская песня в стиле осики, которой я не знала. Я наблюдала за ней, завидуя ее грации. Она подняла голову, и ее глаза наполнились слезами.

— Извините, — сказала она, откладывая инструмент. — Мне следовало зайти к вам, но я не знала, что сказать.

Она встала и заглянула мне в лицо, затем подалась вперед и дотронулась до моей щеки. С тех пор как я была девочкой, никто никогда не дотрагивался до меня так. Я закрыла глаза и подумала о своей матери и о Масато, который начертал линии несчастливой гексаграммы у меня на лбу. Гексаграмма взрослой женщины. Движение вперед приносит неудачу. Никакая цель уже не является предпочтительной.

И он прочтет сочиненную Изуми историю? Кто-нибудь шепнет ему на ухо: «Послушай историю неуравновешенной женщины», Возможно, он посмеется, вспоминая мои слезы и мольбы.

Даинагон подошла к двери, выглянула в коридор посмотреть, нет ли там кого, и задвинула ее. У нас было несколько минут, которые мы могли провести наедине. Служанок она отослала в императорскую гардеробную подобрать вышитый бисером шлейф для завтрашнего праздника. Как я боялась теперь этих сентиментальных церемоний в честь цветущей вишни: песен, стихов, улыбок императорской четы, раздачи подарков, этого моря бледных любопытствующих лиц.

Мы расположились в приемной на подушках. В комнату проникал неяркий зимний свет. Я сжала губы и старалась не выдать своих чувств.

— Итак, — спросила Даинагон как можно более мягко, — это правда? — Она имела в виду слухи.

Значит, даже она подозревала, что я способна на такой предательский поступок. Я припомнила брошенный ею на меня взгляд во время шествия голубых коней, когда она рассказала мне, что семья отказалась от жрицы и Садако. «Каков проступок, таково и наказание», — сказала она тогда и укоризненно посмотрела на меня, как бы предупреждая, что если я была движущей силой интриги, то должна быть готова пострадать от последствий.