Книга Цусимский синдром - Станислав Смакотин

Ни фига себе! Началось, что ли? Оперативненько! Значит, все же серьезно ко мне прислушался?

– Утром, еще до… – запинается Матавкин, – до недавних событий было дано распоряжение по эскадре.

Щурюсь на море – и точно! На «Орле» уже обе черные, у «Жемчуга» из трех желтеет лишь одна.

Двое матросов козыряют, проходя мимо, ладонь привычно летит к виску. Те смотрят удивленно, но, естественно, молчат.

– Что вы делаете? Два пальца, не всю ладонь! – злобно шипит Матавкин.

– Осел я!.. – ругаюсь внутри последними словами. И ведь знал! Вот они, условные рефлексы…

Следующих приветствую, как положено. Даже чересчур.

– Расслабьтесь вы и делайте это естественней! – вновь ворчит врач.

– Постараюсь…

Вот и адмиральские покои: врач достает часы. У вахтенного незнакомое лицо, однако мне он ничуть не удивляется. Выражение приветливое:

– Зиновий Петрович ждет вас, господин поручик… И вас, Аполлоний Михайлович! Входите! – распахивает дверь.

Проходим через кабинет, где велись вчерашние посиделки, и оказываемся в самой каюте. Бегло осматриваюсь. Здесь убранство гораздо роскошней. Огромный восточный ковер на весь пол, несколько красивых кресел, вдоль стен пара диванов. Как и остальная мебель, они из привычного уже красного дерева. В глаза бросаются гигантские напольные часы в золотой оправе. Пожалуй, больше вот этих в своей жизни не встречал. Разве Кремлевские куранты… Интересно, их бой и в Японии слыхать или только на эскадре? В кадке по соседству чахнет от жары ветвистое дерево. На первый взгляд напоминает лимон… Огромный стол в центре покрыт белоснежной скатертью на три персоны, во главе по-царски восседает сам. Переодетый уже в обычный, повседневный китель. Раскрасневшееся лицо хмуро и сосредоточенно. Как раз в этот момент вытирает салфеткой пот со лба. Запах свежей краски не считается с чинами и хозяйничает тут вовсю.

Вопреки ожиданиям, стол накрыт довольно просто: фаршированных перепелов с лебедями не наблюдается и близко.

Адмирал, не утруждая себя формальностями, указывает на свободные стулья: садитесь, мол.

Что и делаем.

– Федор!.. – кричит, не оборачиваясь.

Из двери в углу возникает подтянутый матрос в белых перчатках.

Да ну?! Тот самый вестовой, Петр Пучков? Оглохший на ухо от удара кулаком? Я с интересом присматриваюсь к вошедшему. Молодой еще человек с уверенным лицом, ведет себя без робости, но не развязно. Ровно так, как и должен держаться правильный сотрудник на его непростом месте.

Пучков невозмутимо разливает борщ по тарелкам, исчезая в ту же дверь.

Дождавшись его ухода, Рожественский оглядывает меня, изобразив подобие улыбки:

– Так вам больше идет. – Разливает в рюмки из графина со льдом. Водка? – Надеюсь, вы прочитали записку к назначению? Оно выдано вам на случай посещения остальных кораблей, если таковое понадобится. Так что держите его всегда при себе. Естественно, – продолжает он, – о приказе по эскадре не может идти и речи. – Лихо опрокидывает рюмку, смачно крякая. – А для экипажа броненосца вы являетесь моим личным гостем.

Неуверенно тянусь к налитому. После недавних событий водка, конечно, не помешает… Но уже принята солидная доза рома, да еще с утра во рту ни крошки… Последней едой были те самые «щи кислые мясорастительные». Кстати, неплохая штука! Но отказывать адмиралу неудобно. Эх, была не была…

Ледяное тепло волной прокатывается по телу, рука сама тянется к огурцу. В предвкушении наваристого борща хватаю ложку…

– Времени остается немного, поэтому не будем медлить. Аполлоний Михайлович, перо с чернильницей там, – указывает флотоводец на небольшой столик рядом.

Бесстрастно откладывая салфетку, Матавкин переходит в указанную точку.

«Эй, ты человеку поесть-то дай сначала?! – вскипает в душе негодование. – Как бы я от еды тоже не откажусь, если что. Ты нас куда звал, на обед?..» – с тоской перевожу взгляд на остывающий борщ.

Но Рожественского такие мелочи, похоже, ничуть не колышут. Куда там мы, когда речь о судьбах России.

– Меня интересует все, что вы помните о ходе сражения на начальной фазе. И факторах, ему предшествующих, – цепляет вилкой закуску. – Постарайтесь не упустить ни одной мелкой детали… – сурово смотрит на меня адмирал. – Начните с построения кораблей перед боем: каков был порядок следования, вспомните расстояние до японского флота. Если сможете, – он оборачивается к Матавкину, – попробуйте изобразить это схематично. Аполлоний Михайлович, в углу карта, разверните! Также скорость кораблей в узлах, угол и скорость движения японской эскадры относительно нашей, – продолжает он, жуя. – Меня интересует все в мельчайших подробностях! – зачерпывает суп ложкой.

Накрылся, похоже, мой обед! Если и не ужин в придачу… Ладно, чревоугодие не удалось. Зато духовной пищи будет предостаточно…

Схему-то я давно помню, в голове она будто перед глазами. Благо видел и разбирал ее в книге у Новикова не раз. Да и в интернете бывало… Как отлично знаю и место встречи флотов: аккурат справа от острова Цусима. Получится ли перенести на бумагу, вот в чем вопрос!

Останавливаюсь возле Матавкина, неуверенно вертя в пальцах перо. Сроду не писал таким старьем, но придется раскорячиться… Первым же движением сажаю жирную кляксу на карту. Прямо в Корею, как раз поблизости от их северной столицы. Матавкин молча промокает злополучный Пхеньян салфеткой.

Через десять минут мучений вырисовывается и схема. Изображаю ее на момент первого выстрела. Самое начало боя. В завершение ставлю двойную стрелку между «Суворовым» и «Микасой», делая это так, как указывается в чертежах. Пишу: «38 каб.», – не забыв показать ошибку при перестроении колонн, когда «Ослябя» чуть не налез на «Орла».

Уф… С непривычки я немного вспотел и рукавом стираю повисшую на кончике носа каплю. Обернувшись, с удивлением обнаруживаю Рожественского за спиной. Стоит молча, почти не дыша. Похоже, уже давно.

Удивительная штука моя память здесь, в прошлом. В жизни не нарисовал бы ничего подобного, не окажись я тут. По работе подобные способности непременно сказались бы на карьере! Последним штрихом дописываю время. Так, как оно значилось в оригинальной схеме: «Положение эскадр в период с 13.40 до 13.50».

– Это что? – Адмирал тычет пальцем в «Ослябю».

– Это, Зиновий Петрович, ваше распоряжение о перестроении в одну кильватерную колонну, под носом японцев! – не стерпев, ерничаю я. – Вы отдали приказ для второго отряда: «Вступить в кильватер первому!» – Оборачиваясь к нему, пытаюсь встретиться глазами. – В итоге возникла полная неразбериха: на «Ослябе» почти застопорили машины, чтобы пропустить вперед «Орла»! Как следствие, нарушился строй всей эскадры, и даже «Наварин» выкатился влево!.. – указываю на карту.

Голод с нервами дают о себе знать, срывая голос. Рожественский пропускает мой тон мимо ушей, глубоко задумываясь.