Книга Звёздный - Кэтрин Ласки

– А у тебя есть мысли по поводу того, куда могли отнести Аббана?

– В этом-то и весь вопрос. Ледяные языки ведут себя гораздо сложнее, чем кажется. Особенно в это время года.

– Почему в это время года?

– Потому что приближается весна. Вода прибывает, лед ломается… Видели, сколько пещер намыло у основания моста? Они к тому же соединяются между собой переплетающимися туннелями. Наверное, похитители скрылись в одной из таких пещерок. Их там десятки!

– О нет! – воскликнула Кайла и снова зарыдала.

Глава девятнадцатая

Моя история такова

По пути назад, к отряду, Фаолан и Эдме заметили еще больше камней, похожих на те, на которых спала Эдме. На этих камнях лежали какие-то штуковины, которые на первый взгляд походили на засохшие скрученные листья.

– Что это такое? – спросила Эдме, склоняясь перед одним из камней и изучая листья единственным глазом.

– Листья? – спросил Фаолан, подходя поближе к ней. – Но здесь нет деревьев. И к тому же некоторые пушистые.

– Это не листья. Совсем нет, – ответила Эдме. – Мне кажется, Фаолан… мне кажется, что некоторые из них – коконы.

– Коконы? Как у бабочек или мотыльков?

– Да. В стране Далеко-Далеко было мало бабочек и мотыльков, и я не точно не могу сказать… Смотри! Один пошевелился!

Они смотрели на кокон несколько минут, пока он не начал раскалываться пополам. Словно завороженные, волки следили за тем, как трещина расширяется и из нее показывается чей-то кончик. Вслед за первым зашевелилось несколько других коконов. На всех них появились трещины. Но Фаолан с Эдме не сводили глаз с первого. Они понимали, что присутствуют при каком-то важном событии, которое сродни чуду и свидетелями которому они никогда раньше не были.

– Посмотри! Это кончик крылышка, если я не ошибаюсь! – возбужденно воскликнула Эдме.

Кокон дернулся и едва не перевернулся. Из него выглянула мохнатая бабочка.

– Наконец-то! – вздохнуло существо.

– Наконец-то? – переспросил Фаолан.

Они с Эдме переглянулись в изумлении. Существо заговорило, и они понимали его язык! Чем-то он походил на древний волчий, хотя и не совсем. Но почему оно сказало: «Наконец-то»?

– И могу повторить. Наконец-то!

Крылышки существа, за мгновение до этого мокрые и помятые, начали высыхать и выпрямляться. Они оказались мягкого золотистого оттенка. Посередине крыльев шел ряд черных точек.

– Хотите знать, почему я сказала «Наконец-то»? – спросила бабочка.

Фаолан с Эдме кивнули.

– Я ждала этого момента целых четырнадцать зим. Чтобы полетать.

– Четырнадцать зим! – воскликнула Эдме.

Похожая на золотистую монету бабочка расправила крылья и зашевелила ими, отражая нежный свет луны. Потом взлетела, сделала несколько кругов в воздухе и опустилась.

– Ну, как вам для начала? Неплохо?

– Замечательно! – воскликнула Эдме.

– Не понимаю. Вы ждали четырнадцать зим, чтобы полетать? – спросил Фаолан.

– Да, – ответила бабочка и повернулась к полудюжине других коконов, которые начали раскрываться.

– Для этого требуется время, – прошептала она.

Между коконами находились еще какие-то пушистые комочки. Один из них дернулся, расправился и лениво пополз по камню. Это оказалась гусеница с оранжевыми и черными полосами.

– Биндл, это ты? – спросила бабочка.

– Ага. Еще пять зим.

– А потом и ты полетишь? – спросила Эдме гусеницу, к которой бабочка обратилась как к Биндлу.

– Даже лучше!

– Все это очень странно, – сказала Эдме.

– Да, есть такое, – согласилась другая гусеница, которая тоже выпрямилась и поползла по камню.

– Ну ладно. Придется мне с вами попрощаться. Нужно найти еду, а то срок у нас небольшой. Думаю, мы больше не увидимся, Беллс, – обратилась к бабочке гусеница по имени Биндл.

– Почему не увидитесь? – спросила Эдме и тут же подумала, что лучше было не спрашивать. – Ах, извините. Я не хотела задавать вам такой личный вопрос.

– Не извиняйтесь, – добродушно сказала бабочка. – Вовсе он не личный. Просто мы так устроены. Я умру еще до того, как весна вступит в полную силу.

Эдме и Фаолан открыли рты в недоумении. Они никогда еще не слышали, чтобы какое-нибудь существо таким спокойным, почти радостным тоном говорило о своей неминуемой смерти.

– Не очень-то вы расстраиваетесь, я погляжу, – осторожно заметила Эдме.

– А с чего мне расстраиваться? Я же летаю! Наконец-то летаю! Четырнадцать зим, и наконец-то я стала собою. Тем, кем и должна была стать изначально.

– И я тоже, – раздался тоненький голосок из одного из только что расщепившихся коконов.

– Ах, Трис, это ты! Я думала, это твоя тринадцатая зима.

– Нет. Та же, что и у тебя.

Крылья у этой бабочки были такими же мокрыми и помятыми, что и крылья Беллс несколько минут назад.

– Подожди, пока просохну, привыкну к крыльям, а потом полетаем вместе.

– А пока объясните кое-что, – сказала Эдме, оглядываясь по сторонам.

Коконов оказалось больше, чем они заметили сначала. Казалось, что небольшая площадка на Ледяном мосту была сплошь покрыта либо коконами, похожими на сухие листья, либо мохнатыми гусеницами. А теперь среди них начинали сверкать и золотистые крылья бабочек, поднимавшихся в ночное небо.

– Значит, так. Моя история такова, – начала Беллс. – Точнее, наша история, – добавила она, кивком указав на Триса. – Мы существа, у которых в каком-то смысле бывает несколько жизней.

Фаолан с Эдме обменялись взглядами, но ничего не сказали.

– Я бы даже сказала, что мы старше вас на много зим. Мы начинаем свой путь в виде яиц, которые откладывают наши родители-бабочки, – продолжила Беллс. – А потом мы превращаемся в крохотных мохнатых медвежат.

Она кивнула на Биндла.

– Крохотных Мохнатых медвежат? – переспросил Фаолан.

– Да, потому что мы покрыты пухом. Похожим на шерсть медведя. Каждое лето мохнатые гусеницы должны много питаться. Но лето недолгое, и одного его не хватает, чтобы мы наелись достаточно и… и… – бабочка слегка запнулась. – И пережили великое превращение. Наелись достаточно, для того чтобы у нас выросли крылья и были силы для полета. Видите, Биндл еще не может летать. Ему нужно есть еще несколько лет, чтобы набраться сил.

– А зимой? Что с ним будет зимой?

– Замерзну. Впаду в спячку и превращусь в твердый комочек, – ответил сам Биндл, вроде бы зевая, но утверждать наверняка этого было нельзя, потому что рот у него был уж очень крохотный.