Книга Тим и Дан, или Тайна "Разбитой коленки" - Ирина Краева

Лиходеич чувствовал, как зал стал совершать перед его глазами вращательные движения. «Бежать! — подумал леший. — И причём очень быстро!» — и ринулся вон.

— Васечка! Васечка! — Трагически кричала ему вдогонку Агрипина Евграфовна.

— А-ААААААААААААААААААА! — Ревел лохматый режиссёр.

Но сейчас ничто не могло остановить Лиходеича. Расталкивая людей, вырывая из розеток какие-то шнуры, распинывая урны, он бежал прочь от того кошмара, в который попал. Через час неистового бега он обнаружил себя на скамейке в укромном уголке заросшего парка. И первым делом сунул руку за пазуху — не обронил ли второпях заветный фиолетовый флакончик. Уф, слава Богу, тот был на месте. Лиходеич с облегчением вздохнул и вытянул гудящие ноги, а голова всё ещё шла кругом. «Эх, беда-беда, — подумал леший. — Ну что мне сейчас делать? Где материнский адрес добывать?»

Тут-то Лиходеич и услышал деликатное покашливание. Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял огромный попугай — ростом не меньше десятилетнего ребёнка. Розовый клюв птицы был подвязан цветным платком, как будто попугаю только что сделали стоматологическую операцию, и он боялся застудить свежую рану. Несмотря на летнюю жару на птице было длинное пальто цвета гречневой каши, а на концах крыльев — лайковые перчатки. Голову украшала белая соломенная шляпа с широкими полями — сомбреро, на ногах сияли лакированные штиблеты.

— Уважаемый, — вкрадчиво проговорил попугай густым басом, — я попал в некоторое затруднительное положение, впрочем, как и вы, — уж простите мне мою наблюдательность. Не найдется ли у вас немного крошек, уважаемый? Перенесённые неприятности сильно возбудили во мне аппетит, а так случилось, что средства к существованию пошли на некоторые э-э медицинские процедуры. Воровать как-то не привык, а вот кушать хочется так, как будто с момента рождения в клюв ничего не брал. Лиходеич озадаченно смотрел на попугая. «Эк его распернатило», — с сочувствием подумал леший, развязывая рюкзачок, в котором лежал хлеб. Не говоря ни слова, Лиходеич расстелил на скамейке чистый носовой платок и выложил на него припасы, причём к себе он пододвинул кусок значительно меньше. Попугай присел и тут же утопил клюв в ароматном мякише. Ел с собачьим урчанием, от души. Глядя на него, Лиходеич решил соблюдать хладнокровие и глотал по крошке, хотя тоже чувствовал сильный голод. Когда попугай наелся и великодушно стряхнул с пальто крошки воробьиному детсаду, вылетевшему на прогулку, он обратил к Лиходеичу весьма серьёзную физиономию.

— Милейший, возьмите меня к хозяйке дома в качестве подарка. Надоела мне бездомная жизнь, хочу покоя. Новую жизнь намереваюсь начать в приличном доме без вредных привычек.

В какой уж раз за сегодняшний день леший опешил. Пятнистые тени клёна заполошенно бегали по его лицу.

— А вы, товарищ, откуда знаете, что я иду к некой хозяйке дома?

— Такой видный мужчина всегда идёт к хозяйке дома, — вкрадчиво сказал попугай, подмигивая из тени широкополой сомбреро. — Возьмите, не пожалеете. Мы, попугаи, птицы учёные, когда надо, философскую беседу поддержать в состоянии, когда нас не спрашивают, сделаем вид, что дрёма стихийно напала.

— Голубчик вы мой, я хоть в лесу не один век провёл, но принципы имею, — покачал головой Лиходеич. — Подарки должны радовать. А вот из вас, простите старика, какой подарок? Вы вон какой прожорливый. Вас если куда и дарить, так в живой уголок хлебокомбината.

— Напрасно вы так говорите, — без обиды сказал попугай. — Не нам грешным судить, когда расход, а когда доход. Вы меня подарите, а уж если я не понравлюсь, я сам улечу. Попугай — птица воспитанная, из милости жить мне врождённая вежливость не позволит. Я ж не к вам в подарок набиваюсь, а к хозяйке, а она женщина сердобольная.

— Да откуда вы знаете про хозяйку? — Проворчал Лиходеич, подальше засовывая фиолетовый флакончик. — Да уж знаю, — как-то неопределённо промямлил попугай, отворачиваясь в сторону. Лиходеич задумчиво поглаживал бороду и пристально всматривался в говорливую птицу. Кого-то этот толстый попугай ему напоминал, но вот — кого? Лиходеич уже начинал мучиться, строя разные предположения.

— Идём, нам мешкать нельзя! Опасно! С этим-то вы, надеюсь, спорить не будете?

Подхватив под локоть Лиходеича, крепко задумавшегося над тем, кого напоминает ему этот вежливо-нагловатый субъект, попугай быстро повёл его из парка. Через пять минут они подходили к большому семнадцатиэтажному дому. Ловко набрав код на металлических кнопочках, попугай распахнул входную дверь подъезда и втащил Лиходеича на второй этаж.

— Вот здесь искомая женщина и проживает, — деловито сообщил он. И уже нажав на звонок, спросил быстро-быстро, сгорая от нетерпения: — Слушай, не могу не поинтересоваться: так в том зелёном флакончике чья душа? Кого ты, служба, не пожалел ради мальчика?

— Подожди-подожди-подожди! — Закричал Лиходеич, догадываясь, что за птица стоит перед ним. Он хотел уже вцепиться в длинный загнутый клюв, но тут замок лязгнул, и дверь квартиры стала открываться. «Боже мой! Дурак я дурак! Куда меня Ворон завёл? Здесь Данька с матерью живут? Или это ловушка?»

Глава шестая, в которой братья встречаются, но лучше бы этого не произошло

В утреннем ознобе дрожали резные кленовые листья, уже пожелтевшие, в красной бородавчатой сыпи. У Тима рябило в глазах. Привалившись к стволу дерева, он сидел и, не мигая, смотрел на траву с первыми кружевами предосеннего инея. На плече мальчика горело проклятое клеймо. Цветок чертополоха словно ожил и хищно тянул косматый корень в грудь Тима. Колючки на стебле вцепились, казалось, в самую душу мальчика, солёный яд из лепестков разъедал раны. Обессиленный Тим медленно, но упрямо жевал горький корень, подаренный средним Древесняком. Перечная острота обжигала язык, почти как борщ Лиходеича — со свежей крапивой и красным стручковым перцем, и тем самым хоть немного отвлекало от боли в плече, не давая потерять сознание. «Через два-три дня птицы полетят на юг, моя рука скрючится от боли, а через пять дней я и Данька превратимся в злоденцев, если не найдём Знич», — думал Тим.

— Ииииииииимммммммммммммм! Гоооооооо! Оооодддд! — Откуда-то сверху донёсся крик Обби. Она шмякнулась Тиму на голову и, вытянув шею, с беспокойством заглянула в его глаза: — Кхе-кхе, Тим, я видела Город. Нам с тобой стоит только пересечь его, и, я уверена, мы дойдём до Вечной Рощи, найдём Вечный дуб, зажжём Неугасимую свечу и с помощью этого пламени освободим от яда Даню и тебя! Кхе, Тимочка, миленький, ну найди в себе силы, вставай, пойдём! Мы должны идти!

Тим не слышал её. Огрызок корня от неловкого приземления Обби вывалился изо рта, глаза мальчика тут же закрылись, и голова упала прямиком на правое плечо, на самое больное место, где выступили росинки крови на игольчатых лепестках. Тим и не почувствовал, как Обби, жалобно причитая, уложила его в кем-то брошенную на обочине вихлястую тележку, а потом покатила её по рыхлой песочной дороге. Одно колёсо у телеги не крутилось, а три наоборот — прокручивались, к тому же управление транспортным средством для птицы было внове, да и сил на это не оставалось совсем. Только в сумерках наши путешественники въехали в Город.