Книга Завтра октябрь. Несветские истории - Елена Есина

– Что толку в спорах, – Купидон чувствовал на себе пристальное внимание своих собратьев из заоблачных сфер, но являл собой очарование и снисходительность. – Что толку в спорах. Каждый должен делать свое дело. Дело наше правое, служба наша трудная, опасная даже. Для людей опасная, конечно. Но что делать? Это наша работа воспитывать, просвещать, будоражить, ставить перед ними вопросы, открывать им глаза, растворять их в нежности, закалять их в трудности, раздирать их противоречиями и давать, давать надежду на истину. Чтобы тянулись, чтобы вырастали из себя, раскрываясь в любви для творчества или для обывательской жизни.

Что моя стрела? Стрела лишь миг и повод. Повод для рождения людей. Во многом, кстати, повод к нашему существованию. Смотрите, как нас уже много! Мы создаем людей, которые создают нас.

Купидон оглядывал горизонт седьмого неба и везде встречался глазами с божествами всех концессий и всех времен. Небо каждому воздавало по вере его.

А все Божества и Духи любовно смотрели на Купидона. Любили они этого избалованного Любовью мальчишку.

Вариации на тему счастья

Как только я узнала, что беременна, я ушла в отпуск, потом на «левый» больничный, потом в отпуск без содержания – и так до декретного. Ни дышать чьими-то проблемами через маску, ни передавливать живот, склонившись над пациентом, я не собиралась. У меня теперь была другая миссия. Я ее возложила на себя с трепетом и восторгом. Это было удивительное состояние. Из внешнего мира до меня доходила только позитивная информация, весь негатив задерживался плацентарным барьером. Краски – только яркие, температуры – комфортные, чувства – нежные, люди – хорошие, все и практически всегда. А уж близкие – априори. Словом, жаль, что я не писатель, а стоматолог, а то бы я написала оду взрослой, сорокалетней беременности.

Но жизнь содержит в себе разное, и если маятник качнуло в одну сторону, то непременно качнет и в другую.

На 32-й неделе нашего – моего и дочери – безоблачного существования наш муж и папа отчебучил очередную чучу. Мы обиделись, это точно была не только моя обида, потому что до этого у меня таких сильных реакций не было. Я начала плакать часа в четыре дня. Слезы текли крупными ручьями, перемешиваясь с жидкостью из носа, просаливая мне лицо, шею и грудь. Часам к восьми вечера я перестала ходить и сморкаться-умываться. Я легла на диван и выла в стену. Вой прерывался на время короткого сна. Просыпаясь, я вспоминала всю свою жизнь, причем самые ее, как мне казалось, «кровавые» моменты, я вслух извинялась перед дочерью за то, что я решилась родить ее «вот такому отцу». От невыносимости такой тяжелой своей и ее участи, я взвывала громко, часто всхлипывая, захлебываясь слезами и обидой. Так я провела ночь. Утром позвонила мужу:

– Положи меня куда-нибудь на сохранение.

– Что случилось?

– Потом расскажу. Звони.

Через десять минут я уже знала, в каком роддоме меня ждут. Сама я не могла шевелиться, позвонила Лельке. Сказала, что проплакала больше 18 часов, что мне нужно в больницу.

– Сейчас буду, ты лежи, я все соберу, что надо.

Леля приехала быстро, с дорожной сумкой и перечислением:

– В сумке халат, тапки, пижама, две пары глаженых носков, салфетки, полотенчик, чашка, кружка, ложка. Возьми только трусы и зубную щетку. Господи, да что ж случилось-то?

По дороге я ей рассказывала и уже сама удивлялась – почему не кончаются слезы. В принципе, все как всегда.

– У вас болит живот?

– Нет.

– Кровотечение?

– Нет.

Доктор посмотрел на меня вопросительно, но спокойно.

– Коллеги, я плачу уже вторые сутки и не могу остановиться. Помогите мне, пожалуйста! И ребеночку это вряд ли на пользу.

Другой бы накапали успокоительных и отправили домой, но про меня звонили.

Больничная палата – не самое комфортное место пребывания. Осознав это и то, что легла сюда добровольно, мне захотелось долго смеяться, но, чтобы не пугать докторов, я сдержалась. Вечером пришел муж.

Я лежала на первом этаже, была середина теплого мая, общались мы через открытое окно.

– Сегодня заезжали в храм сельский, я батюшке рассказал про то, что мы дочку ждем, что сын у нас школу заканчивает. Батюшка сказал: «Повенчаться вам надо».

Стоит хороший такой, родной-преродной.

– Не буду я с тобой венчаться, Женька, – отвечаю мужу.

– Почему?

– Мы повенчаемся, а ты как себя вел, так и дальше вести будешь. Я буду к батюшке ходить и спрашивать, что мне делать. Батюшка скажет: «Терпи». А я и так терплю…

Это был фрагмент моего счастья. Теперь про Лелькино хочу рассказать. Я ее люблю очень. У многих ли найдется такая подруга, которая не только примчится, отвезет в больницу, да еще и вещички соберет.

С первого взгляда не понять, что нас может связывать. Может, именно в нашем случае притянулись противоположности – ее темперамент и моя заторможенность. Лелька – ходячий секс. Она пышная, но очень правильно пышная. Каждая ее жиринка знает отведенное ей место. В Лельке соблюдены, наверно, какие-то стандарты золотого сечения. В любом размере – она даже не красива, она вкусна. Булка с маслом и вареньем. Когда она идет по улице или едет в машине, что-то в ней говорит само за себя. Вот сколько езжу по Москве, меня никто меня не останавливает, не спрашивает телефон. А вот Лельку не просто останавливают, ее догоняют, подрезают, пока не даст телефон, не отпускают. Где-то, может, и привирает. Но каким-то ситуациям я сама свидетель. О ней можно рассказывать много и долго, потому что жизнь она жила, не теряя ни одного дня. Она не эмоциональна, а, пожалуй, даже экзальтирована. Все ее эмоции с приставкой «гипер». Если она куда-то зашла, то ее видят и слышат все.

– Тебе Лелька не рассказывала про интимную анатомию ее нового любовника? – спрашивала меня Ира по телефону.

– Ой, Ириш, я сейчас не в теме. Она мне такие вещи не рассказывает.

– A-а, ну, да. Я же в теме…

Ирочка. В ней оставалось килограммов 30–35, ей оставалось два-три месяца жизни, но чувство юмора ее не покидало почти до последнего. О ней я пока не могу. Даже спустя четыре года, я не могу осознать всего того что, происходило тогда.

Это было примерно через год, когда Лелю бросил Семен – он тупо перешел к богатой тете. Утром, Леля рассказывала, все сделал с ней – вку-усно, как умеет, а вечером позвонил… Говорил что-то о том, что ему много лет, а у него ничего нет. Сославшись на кризис, попросил собрать свои вещи.

Так что Леля наша была в нервном поиске. А в первые месяцы – что она творила! Было страшно за нее. Я была в самом начале беременности. Она часто ночевала у меня, я боялась, что она найдет и намылит веревку. Без всяких преувеличений. Это Леля экзальтирована, а я просто передаю ситуацию. Я наливала ей спиртное и говорила с ней, говорила.