Книга Гонка по кругу - Евгений Шкиль

– Не надо церемоний! – нетерпеливо отмахнулся Вольф. – Штурмбаннфюрера Брута Арглистманна ко мне! Срочно!!!

Дежурный по станции пулей умчался выполнять поручение, а Вольф тем временем потребовал соединения с Ганзой: он хотел точно знать, какими по счету стартовали Фольгер и Ева. Благо гауляйтер имел право на эту информацию. Примерно через минуту Вольфу сообщили, что Ева в составе команды «Дед и компания» стартовала второй, а команда Четвертого Рейха – только шестой. Всего же команд, участвующих в Играх, – восемь.

«Хреновый расклад», – подумал гауляйтер, записывая очередность на чистом листке.

В дверь постучали, и в помещение вошел Брут. Это был одетый в черную форму атлетически сложенный мужчина сорока пяти лет, с тяжелым взглядом и серым лицом, испещренным глубокими морщинами. Что и говорить, стар не по годам. Но и опытен тоже.

– Вызывал, Вольф? – спросил он без всяких формальностей.

– Вызывал, Брут, – хмуро ответил гауляйтер.

Штурмбаннфюрер осмотрелся; взгляд его упал на куски граммофонной пластинки, на фарфоровую кружку с отбитой ручкой, на маленькую лужицу чая на полу и лежащую рядом смятую бумажку.

– У меня к тебе важное дело, – Вольф зафутболил бумажный комок под стальной шкаф, – которое требует экстренного вмешательства.

Гауляйтер вкратце поведал старому товарищу о том, как сбежала Ева и как он послал по ее следам Феликса Фольгера, который самовольно принял за весь Рейх решение участвовать в Играх. Правда, о своей досадной оплошности с подписью и печатью Вольф умолчал, объяснив произошедшее тем, что Фольгер подделал документы.

– Ты ведь лучший диггер, – сказал Вольф, – тебе известны многие лазы, потайные ходы и прочее. Да и на поверхности ты не пропадешь. Во имя чести нашей державы необходима победа над унтерменшами. Этого требует сам фюрер. Твое задание таково: незаметно проникнуть в туннели Кольцевой линии и всеми возможными способами помогать нашей команде.

– Насколько велики мои полномочия? – спросил Брут.

– Они абсолютны, – гауляйтер сел в кресло. – Действуешь совершенно автономно. Все попавшиеся тебе на пути соперники Рейха должны уничтожаться. Без всякой пощады. Кроме моей сестры, разумеется. Ее не трогать. Фольгер, хоть он и мерзавец и предатель, должен победить. Мы потом с ним разберемся.

– Миссия понятна, – сказал штурмбаннфюрер. – Могу ли взять с собой кого-либо или мне придется выполнять задание одному?

– Возьми двоих на свое усмотрение, – подумав немного, произнес гауляйтер. – Самых толковых, чтобы не накосячили. А то ведь кругом одни идиоты.

– Что верно, то верно, – каменное лицо Брута расплылось в неживой улыбке, и морщины на его щеках превратились в маленькие расщелины, – дебилов у нас хоть отбавляй. Я возьму кого-нибудь из группы Кригера.

– Кригер… – гауляйтер поморщился от досады, – только что ушел с парнями на поверхность. Отозвать обратно – это время, которого нет.

– Тогда Крамер и Плюнд?

– Оба отправились на Белорусскую, – Вольфа начало накрывать отчаяние, – по торговым делам.

Брут нахмурился:

– Тогда стоит запросить кого-нибудь со смежных станций: с Чеховской или Тверской.

– Нет! – резко возразил гаулятер. – Дело слишком конфиденциальное. Найди свободных людей на свое усмотрение, но только на нашей станции.

– Ладно, найду, кого не жалко, – угрюмо произнес Брут, – постараюсь.

– Постарайся, – еще угрюмее сказал Вольф, понимая, в какую неудобную ситуацию ставит товарища. – Звание оберштурмбаннфюрера тебе обеспечено при любом исходе, а если Фольгер победит – получишь штандартенфюрера. А это уже кое-что да значит. Ведь так?

Брут молча кивнул, и гауляйтер протянул ему листок.

– Здесь очередность, с какой стартовали команды. Конечно, по ходу гонок расклад изменится, но тебе будет хоть какой-то ориентир. Поторопись, времени мало, Игры уже идут полным ходом.

Козырнув двумя пальцами, штурмбаннфюрер направился к выходу.

– И еще, – сказал Вольф. – Если Рейх проиграет или Ева погибнет, если произойдет хотя бы одно из этих двух событий… убей Фольгера.

Брут внимательно посмотрел в глаза гауляйтера, ухмыльнулся, снова козырнул и вышел вон.

* * *

Отдежурив смену и немного поспав, Ваня Колосков, нареченный Гансом Брехером, решился-таки покинуть свою клетушку и выйти на платформу. Для кандидата в рядовые это было отнюдь не самое умное решение. Он рисковал нарваться на какого-нибудь офицера, который обязательно пригрузит его работой: заставит перетаскивать тяжести или убираться в кабинете для совещаний, или, что еще хуже, отмывать от крови грязно-желтый кафель в комнате для допросов. Не хочешь мозолить руки – не мозоль глаза. Старое армейское правило, давным-давно выученное Ваней еще на Баррикадной, в Рейхе действовало с особой силой. И конечно, не стоило задолго до нового дежурства бродить неприкаянным среди тех, кто непрестанно насмехается над тобой и до сих пор считает чужаком.

Но в том-то и дело, что Ваня готов был на любой незапланированный адский труд, готов был стерпеть тысячи тупых шуток недалеких обитателей Пушкинской, лишь бы хоть краем глаза увидеть Олю, – вернее, Хельгу. Каждый вечер эта светловолосая миниатюрная девушка возвращалась с кухни в свою маленькую комнатенку. Она не походила на фанатичную последовательницу идей расового превосходства. Слишком уж нежны и печальны были ее глаза. А еще удивительно было то, что ее до сих пор не подложили под какого-нибудь бравого арийца во имя оплодотворения. Ведь, как гласил один из многочисленных агитационных плакатов, развешанных вдоль некогда белых арок: «Каждый мужчина солдат, каждая женщина – мать солдата». Возможно, ее берегли для какого-нибудь высокопоставленного офицера. Девушка ведь славненькая. Несколько месяцев назад ее привел на Пушкинскую штурмбаннфюрер Брут. Выкрал с какой-то станции. Пополнил, так сказать, дефицит.

Ваня тяжело вздохнул. Ему, разумеется, Оля никогда не достанется. Званием не дорос. К тому же в Рейхе мужчин было непоправимо больше, чем женщин, и это накладывало свой отпечаток на быт. Для рядового состава существовали так называемые общие жены. Были это в основном престарелые или чахлые дамы, не способные к деторождению, от одного вида которых Ваня ощущал мощные позывы к тошноте.

«А ведь Олю могут превратить в такую же, – с ужасом подумал парень. – Попользуются с пяток-десяток лет, понарожает она детей, а как износится, так и бросят на забаву солдатне: ефрейторам, рядовым и таким, как я».

Парень стоял в тени арки. Станционный зал освещался всего лишь двумя люстрами, и потому Ваня не боялся, что будет замечен. В руках он сжимал старенький русско-немецкий словарик. В случае, если кто-то из особо ретивых офицеров все же обратит на него внимание, попробует отмазаться тем, что вышел, мол, на платформу к свету изучать язык величайшего из фюреров всех времен и народов. Иногда такое прокатывало.