Книга Религия - Тим Уиллокс

— Не о моих страданиях сейчас речь, — заметил Тангейзер. — Но, чтобы успокоить вашу совесть, как мне кажется слишком чувствительную, будет довольно сказать, что я ценю жизнь во всей ее полноте, и я ею доволен. Что же касается злодейства, позора или бесчестия, ибо, кажется, какой-то из этих призраков не дает вам высказать все, что есть, будьте уверены — я совершал преступления, о которых вы и помыслить не можете. Я здесь не для того, чтобы судить, а чтобы решить, выполню ли я вашу просьбу, отвезу ли я вас на Мальту.

— Значит, это возможно? Несмотря на турецкую блокаду?

— Турецкий флот еще не прибыл. К тому же даже у самого шаха Сулеймана не хватит кораблей, чтобы перекрыть сорок миль побережья. Небольшое судно, хороший лоцман, безлунная ночь. Добраться до острова — самая незначительная трудность, с какой нам предстоит столкнуться.

Она поняла, что он мысленно уже разрабатывает план всего предприятия, и все в ней содрогнулось от любопытства, смешанного со страхом. В первый раз перед ней представала возможность действительно осуществить то, что она задумала. Она вдруг успокоилась, поскольку, когда речь заходила о делах практических, она гордилась своим исключительным здравомыслием.

— А какие еще опасности нас поджидают? — спросила она.

— Пока что оставим это, — сказал Тангейзер. — Мне нужно больше узнать о мальчике. Сколько ему лет?

— Двенадцать.

Тангейзер поджал губы, словно этот факт многое означал.

— Как его зовут?

— Не знаю. Честь выбрать ему имя выпала не мне.

— Вы можете рассказать мне что-нибудь еще? С кем он живет? Чем занимается? Как выглядит?

Карла покачала головой.

— Этот мир жесток к детям, — сказал он. — Откуда вы знаете, жив ли он еще?

— Он жив, — произнесла она пылко. — Ампаро видела его в своем волшебном стекле. — Она пожалела об этих словах, очевидно подтверждающих ее глупость.

Но он, напротив, был заинтригован.

— Эта девушка — кристалломант?

Она никогда не слышала такого слова.

— Кристалломант?

— Медиум между нашим и божественным миром, человек, который может через магический шар общаться с духами, постигать оккультное знание, предвидеть то, что еще не произошло.

— Да, Ампаро утверждает, что обладает подобными способностями. Ангелы говорят с ней. У нее бывают видения. Она видела вас, человека на золотом коне.

— Я не стал бы так уверенно делать подобный вывод, — сказал он. — Никак не хочу быть связанным пророчеством. Во всяком случае, пока.

Она кивнула.

— Вы правы, разумеется. Человек, которого она видела в стекле, был покрыт иероглифами.

Тангейзер отшатнулся, словно его ударили в грудь.

— Хотел бы я посмотреть на этот удивительный магический кристалл.

— Вы повергаете меня в недоумение, сударь, — сказала она. — Мне дали понять, что вы не особенно верите в Бога.

— В наши благословенные времена подобное утверждение может стоить человеку жизни.

— Я только хотела сказать, что меня удивляет ваша готовность поверить в видения Ампаро.

— Шарлатанов множество, но Ампаро совершенно бесхитростна. Хотя — чистое сердце не может служить защитой, когда речь идет об инквизиции. На самом деле подобная душевная чистота скорее проклятие. Я знал одного человека, обладающего подобным даром, и он заплатил за него. — Тангейзер на миг опустил глаза, словно воспоминание было мрачным. — Но ведь все мы затеряны во вселенной, которая бесконечно больше, чем нам дано познать. Или хотя бы представить.

Он посмотрел на Карлу.

— Мой друг Петрус Грубениус верил, что даже солнце — лишь горстка космической пыли, ничтожная в сравнении с окружающим ее пространством. То, что видно, то, что познано, ничтожно по сравнению с тем, что неизвестно, а большинство представлений о Боге основано на нашем невежестве. Ведь для того, чтобы существовали звезды и созвездия и чтобы они влияли на нашу жизнь, да и для ангелов добра и зла, царств и тайных сил, лежащих за пределами нашей досягаемости и выше наших мечтаний, не требуется какого-либо правящего божества. И даже нет нужды в идее творения, хотя это может показаться парадоксальным: но если у вечности нет конца, то, возможно, у нее нет и начала. То, что некий поток существует, — очевидно, потому что есть мы, гонимые, словно обломки корабля, по бурному морю. То, что в этом потоке имеется бесчисленное множество незаметных течений, тоже очевидно. Даже в слепом хаосе имеется смысл. А судьба — сеть, нити которой мы обнаруживаем, только когда попадаем в нее. Но религия, намеренно или нет, толкает легионы глупцов на то, чтобы называть друг друга дьяволами, отрицая внутреннюю сущность вещей. Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк Его. Бог послал Своего единственного рожденного сына на смерть на кресте. Я молился и в мечети, и у алтаря, потому что мне приказывали так делать, и я подчинялся. Но я не услышал голоса Бога ни там, ни там и не ощутил Его милосердия. А в конце я слышал лишь истошные вопли тех, кто сжигал книги, и вой невыносимого ужаса.

Карла пристально смотрела на него. Она чувствовала себя еще более неуверенно, чем прежде. Но она поняла, что знает вещи, которые неведомы ему.

— Мне не хватает знаний, чтобы спорить с вами, — произнесла она, — но я точно знаю, вину за жестокость людей нельзя возлагать на Господа.

— Это утешает: я вспомню об этом на собственной казни.

— Милосердие Господне — это дар.

Она произнесла эти слова с такой убежденностью, что он замолк. И кивнул в знак уважения.

— Значит, я сделал недостаточно, чтобы снискать его, — произнес он. — Меня учили, что лучший способ достичь этого — бесконечное покаяние, которое так высоко ценит Римская церковь.

— Милосердие Божье нельзя завоевать. Оно может быть только лишь принято, и вами точно так же, как и любым другим, если вы откроете свое сердце. Если вы раскроете свое сердце любви нашего Господа Иисуса Христа.

— Без сомнений. — Он улыбнулся, от его улыбки на нее повеяло снисходительностью. — Но оставим эту тему на какой-нибудь другой раз и вернемся к нашему делу. Кто отец мальчика?

Она заколебалась.

— Монах.

— Вот как. Расскажите подробнее.

— Мне было пятнадцать лет, я была единственной дочерью своего отца. Моя беременность стала ужасным позором для семьи и, как мне сказали, ускорила смерть моей дорогой матери.

Тангейзер фыркнул, словно сочтя последнее утверждение явной выдумкой.

— Как бы то ни было, мой отец забрал ребенка, как только он родился. Я больше ни разу не видела сына и ничего не знаю о его судьбе.

— Довольно обычная история, — заметил Тангейзер.

Карла вздрогнула.

Он пожал плечами.