Книга Одинокие воины. Спецподразделения вермахта против партизан. 1942 - 1943 - Вальтер Хартфельд

Больше я не потерплю репрессий или, скажем, сведения счетов без моего категорического приказа.

Что касается двух солдат, пропавших без вести, то, независимо от их мотивов, как солдаты они заслуживают смертной казни без всяких формальностей. Мы все поддерживаем друг друга, они, следовательно, отвергли все то, что каждый из нас для них сделал. Вам не следует их жалеть.

Завтра в семь вечера на операцию выходят четыре взвода. Командирам взводов собраться на моем КП.

Гюнтер, присутствовавший на сборе вместе с другими, печально покачивал головой: сегодня коммандос больше не ощущали себя ни победителями, ни даже уверенными в победе. Он все больше отдалялся от окружающего мира. Чтобы больше никогда уже не видеть, не слышать, не чувствовать сколько-нибудь эти квадратные километры России, которые начали белеть под первыми снегопадами.

На следующее утро Клаус попросил полковника Брандта обговорить на КП дивизии возможность бомбардировки взлетно-посадочных полос в лесу урочища Праня. Сведения, которыми он располагал, были достаточно точными, чтобы бомбардировка прошла успешно. Полковник в крайнем раздражении ответил, что это невозможно. В Сталинграде идет грандиозное сражение, и туда отправлены все самолеты. Для Клауса это было неожиданностью. Он понял вместе с тем, что практически ничего не знает о событиях на фронте, и попросил разъяснений. Насколько было известно Брандту, Красная армия предприняла несколько часов назад контрнаступление к северу и югу от Сталинграда. Он ожидал новой информации.

Клаус вернулся в Алешенку, разочарованный тем, что ему отказали в бомбардировке. Он встретился с Манфредом, Хайнцем и Гюнтером, когда те яростно переругивались.

— Гюнтер прав, — кричал Манфред, — это полный провал. Партизанам помогает весь народ… Война может продолжаться двадцать лет. И они всегда могут рассчитывать на поддержку. Мы же… у нас ничего нет, возможно, есть добрая воля, но все эти люди нас ненавидят, потому что мы ничего им не дали. Кроме кровопролития. Даже здесь партизаны дают больше, чем мы.

Хайнц, помедлив, вскочил:

— Допустим, вы правы. Тогда что делать? Дезертировать?.. Запереться в своем городке с добрыми женщинами и ждать весны?.. А все погибшие ребята за что сражались?..

— Успокойся, — вмешался Клаус. — У нас серьезные неприятности с авиацией. Русские начали контрнаступление под Сталинградом. Мне неизвестны все подробности, но в Генштабе, похоже, считают, что обстановка серьезная. Надо послушать Москву, чтобы узнать больше.

Манфред не успокоился:

— Я надеялся благодаря вам всем забыть хотя бы на мгновение убийства в Гомеле. В конце концов, вы, возможно, правы. В политической или идеологической войне цель в конечном счете оправдывает средства. Но сейчас, в этой войне, с кем мы ее ведем? С коммунизмом? Не уверен… Или, может быть, мы были не правы, и русский народ весь состоит из коммунистов и доволен своей жизнью, и надо было принять серьезные меры предосторожности. Даже если мы выиграем эту войну, я задаюсь вопросом, что мы будем делать с победой…

— Видишь ли, — сказал Гюнтер, — думаю, если бы можно было воевать так, как мы воюем — коммандос против банды Яковлева — и без того, чтобы страдало мирное население, то я считаю, что это было бы разумно.

Хайнц улыбнулся:

— Ты смелый парень, Гюнтер. Но если война не будет вестись так, как мы ее ведем, то сомневаюсь, что она продлится долго. Мы в конечном счете станем слишком похожими на других в силу того, что столкнемся с теми же проблемами, реакциями, усталостью… К сожалению, мы не одиноки, и нас теперь ничто не может остановить: надо идти до конца.

Потом, повернувшись к Клаусу, Хайнц спросил:

— Ты что решил?

— У нас небольшой выбор. Без сомнения, нам не удастся в этот раз выбить партизан с их позиций, потому что мы малочисленны. Думаю, нам следует беспрерывно патрулировать в этом месте, делать то, что советовал Манфред: захватывать все то, что может послужить на пользу партизанам. И охотиться…

— Ребята, любите в эту ночь крепче, мы вступаем в период воздержания!

Весь следующий день был занят подготовкой снаряжения и лошадей. Теперь коммандос должны были перемещаться быстро, предпочтительно по ночам, появляться в деревнях в два-три часа ночи.

Они разделились на две группы, которые охотились самостоятельно, но в одних и тех же направлениях, собираясь в условленных местах через определенные промежутки времени. Клаус и Манфред выступили одновременно, Хайнц вел за собой взвод унтера Байера. Братья Ленгсфельд находились иногда в одной группе, иногда в другой. Однако чудак, игравший на флейте, проявил в конце концов недюжинные способности в работе с взрывчаткой. Рейд планировался на восемь — десять дней. Гюнтер остался в Алешенке вместе с Людвигом и постоянной группой наблюдения.

Два первых дня прошли без приключений. Коммандос наведались примерно в двадцать деревень. Крестьяне, разбуженные глубокой ночью, собирались на холодных улицах, в то время как егеря обыскивали дома, закалывали свиней и овец, жгли зерно и муку, оставляя жителям на пропитание минимум продовольствия. Большое число крестьян получили сильное расстройство желудка, потому что предпочли съесть много быстропортящегося мяса уничтоженного немцами скота. (Что произошло с этими жителями суровой зимой при оставшемся, как выразился автор, «минимуме продовольствия», можно догадываться — очевидно, до теплых дней многие, особенно дети и старики, не дожили. — Ред.).

На третий день — или, точнее, на третью ночь — в месте, определенном как пункт сбора, разведчики заметили, как из одной деревни выехали запряженные телеги. Коммандос открыли огонь, но безуспешно. Рядом был лес, и, когда его достигли, следов беглецов обнаружено не было. Клаус решил сделать в этом месте привал. Ранним утром егеря обнаружили узенькую, хорошо замаскированную дорогу, где виднелись следы колес и отпечатки конских копыт.

Вместо того чтобы последовать по этой дороге, Хайнц предложил идти вдоль нее на безопасном расстоянии. И правильно сделал, потому что дорога была заминирована. Минные растяжки заметил Вольфганг.

Дорога углублялась в лес на несколько километров и уводила в болото, где ее следы терялись. Две брошенные телеги указывали на то, что ими пользовались партизаны. На одной из них виднелись большие пятна крови.

Егеря осторожно расположились у болота. Грязная ледяная вода вызывала отвращение, и Клаус сморщился при мысли о том, что в ней придется барахтаться.

Карл Вернер срезал ветку, чтобы замерить глубину болота. Он с удивлением обнаружил, что глубина велика. Или партизаны пользовались лодками, или были чемпионами по плаванию, притом высококлассными.

Большой Мартин — остерегавшийся идей Клауса — предложил соорудить плот. По крайней мере, не придется шлепать по этой мерзкой грязи. К большому облегчению всех егерей, Клаус согласился, и в течение часа было построено два весьма примитивных плота. Десять человек, по пять на каждом плоту, отчалили без всякого энтузиазма. Их первая остановка была на своеобразном островке. Карл Вернер, который остановил один из плотов и одновременно несколько раз промерил глубину, нащупал веслом твердую землю. Это выглядело довольно странно. Объяснение нашлось после высадки на островок, где вновь появились следы от колес и копыт лошадей. Должно быть, сюда вела своеобразная дорога из бревен, уложенных вровень с поверхностью воды. Она обеспечивала легкий проход. Партизаны ее разрушили, когда заметили преследование. С другой же стороны острова подобное сооружение должно было существовать. Клаус, войдя в курс дела, приказал заложить мины на острове (братья Ленгсфельд заглянули в свои записи в маленьком блокноте, чтобы найти наиболее подходящие способы минирования) и поставить минные растяжки на плотах.