Книга Замена - Сергей Цикавый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Целое Восточно-европейское отделение состоит из таких мистеров», – думала Стефани, глядя, как он допил кофе. Салфетка мистеру Квинсу, разумеется, не понадобилась.
– Скажите, вы можете ответить на несколько важных вопросов?
Мистер Квинс улыбнулся – будто что-то раздвинуло уголки его губ.
– С таких слов начинаются опасные расспросы, юная мисс.
– Что такое Хроноблема?
Мистер Квинс сложил руки на груди так, что кисти скользнули в подмышки.
– А это, мисс Клочек, скорее, вы лучше меня знаете.
– Вот как?
– Да. Мы называем ее «Черноморской Осцилляцией» Мы ее изучаем. Мы – и выпускники нашего лицея. Но…
И тут грянул гонг, и величавый голос начал объявлять посадку.
– Нам пора.
– Мистер Квинс!
Он подхватил свой кейс и встал, протягивая руку. Невидимая пружина все еще растягивала его жабьи губы.
– Поверьте, юная мисс Клочек. Последний ваш одноклассник знает об Осцилляции больше меня. Хотите послушать о Лондоне?
Стефани прикусила губу и подала руку мистеру Квинсу.
* * *
«Я кормилица. Мама так и написала: они получают за меня талоны. Просто за то, что я учусь здесь».
«Сегодня ночью я проснулась, потому что во сне кричал Воццек. Почему ты не пишешь мне о нем?»
«Я не верю в заговор, Карл. Не верю. Но я очень скучаю. Помнишь окурок? Бундесы еще курят такие сигареты?»
«Ты читал Гессе, Карл? Я еще не прочитала, а у нас скоро контрольная. Я думаю, ты мог бы рассказать мне об этой книге. Мы бы сидели на чердаке школы, а в окно туда-сюда шныряли бы канючата. Знаешь, на биологии нам показывали канюков – какие-то мелкие они».
«Мам, мне кажется, что Градеца больше нет. Мне снилось, как над городом пошел дождь из талонов, как все хватали их и бежали к пану Войтенко, на угол Пратской и Маленкевичей. Бежали, оступались, и упавших засыпал дождь штампованных карточек. Их топтали, но картон быстро впитывал кровь. А потом не осталось ничего. Я парила над городом и кричала».
«Мама, Карл. Кто-нибудь!»
Передо мной из мглы сгущался коридор, поблескивал из-за очков взгляд Мэри, а мне хотелось под душ.
Головная боль мстительно молчала. Боль была непозволительной роскошью.
Я безнаказанно искупалась в чужой тоске, безнаказанно прошлась чужими коридорами. Я читала поддельные письма, искренне им радовалась. Потом снова была комната – и еще одни коридоры еще одного здания. Я целовалась в туалете. По-моему, в первый раз в жизни, и это было так отвратительно: скользкий чужой язык, щекотное тепло от объятий, разочарование, когда предвкушаемое наслаждение расплющилось между моими и его губами.
Как же мне плохо. Мне – Славе, Стеф. Соне.
– Соня? Ты в порядке?
Я – Соня, Соня Витглиц. Я – это я, и никто больше.
Кивок. Кивок легкой и приятно пустой головы.
Эпплвилль всплеснула руками, да так и оставила ладони сложенными перед грудью. Даже облизнулась, кажется.
– Ну что там, Соня?
– Пусто. Девочки просто устали.
– Никакой синевы?
Она разочарована. Заинтригована, возбуждена и разочарована.
Это краткое описание обычного настроения Мэри Эпплвилль.
«Молодые люди, ваша контрольная меня разочаровала. Особо я хотела бы отметить работу Дингане. Это восхитительное употребление инфинитива to be везде, где только можно…»
«Хи-хик, просто чудненькое disappointment, Николь. Она отпрашивалась с урока под предлогом ЭТИХ дней, и тут вдруг я вижу ее на физкультуре!»
Я не увлекаюсь. Просто слегка расслабилась.
– А без тебя было страшно, – сказала Мэри, когда я кивком предложила ей идти дальше. – Все казалось, что я вот-вот очнусь в коме. Было бы так, так!.. Dramatic!
Она понизила голос до шепота. Это звучало фальшиво, и, тем не менее, было чистой правдой. Мэри действительно так думала.
Я снова кивнула. Большего, полагаю, не требовалось.
– Я даже удивилась, когда ты пошла. Тебе не опасно вот так запросто проводить по две персонаинтрузии?
Опасно? Пока нет. Вот неприятно – да. Я уже почти забыла, каково это, я так привыкла к раскрытым микрокосмам Ангелов, что люди… В людях мне было неловко, я боялась пошевелиться. В людях я тщетно убеждала себя, что все это уже было – мелкие драмы, крупные драмы. И улыбки дурашливые были, и письма – обычные, электронные.
И все равно я замирала над этими судьбами. Над длинными коридорами. Замирала, врастая в чужие «я».
– Почему ты так спешно вернулась? Я тут разузнала, и, my dear, ты представляешь?..
– Представляю. Меня никто не отряжал на дежурство.
Приглушенные шаги. Прибитый тенью коридор – и пятно света впереди.
– Так почему же? Соня, ты можешь мне довериться, я знаю, что все не просто так!..
У нее горячая рука. И эта рука на моем плече, дыхание – на моей щеке. Оказывается, меня слегка морозит. А она пила капуччино после ужина.
– Это опасный Ангел, и он должен быть найден.
Мэри отодвинулась и фыркнула:
– Ты очень недоверчивая, но все равно ты мне нравишься!
Ей так нравится работать на камеру – пускай это всего лишь камеры СБ. Порой мне кажется, Мэри попала в свою мечту: вечное реалити-шоу с гарантированной аудиторией и стабильным рейтингом.
Низким, зато стабильным.
– Сюда.
За углом был заблокированный выход на внешнюю незадымляемую лестницу, и здесь курили. Всегда, невзирая на запреты и дымовую сигнализацию. Вот и сейчас на детекторе оказался натянут презерватив.
– So nice, – промурлыкала Мэри, воткнув луч фонаря в потолок. – Бедняжка Николь будет недовольна ммм… Нецелевым использованием ее материалов.
Она чаще дышит. Возбуждение?
Нет, стоп. Никотин. Остатки яда, разлитого в воздухе – слабые, безопасные для меня, всего лишь запах, от которого все равно хочется бежать. А Мэри он нравится. «Кажется, она курила. А потом бросала. А потом снова курила». Судя по поведению Эпплвилль, она сейчас пребывала в стадии «бросаю, все, в последний раз».
СБ передаст, конечно, в медицинскую часть данные о том, кто и во сколько курил здесь, что именно курил, с кем разговаривал. У доктора Спрюэнса наверняка образовалось солидное досье на вредные привычки лицеистов. Досье, которое кураторы пускают в ход только в крайних случаях.
– Есть какие-то подозреваемые, Мэри?
