Книга Замена - Сергей Цикавый

Стефани прикусила губу и прищурилась: ей нравилось, как выглядит мама, когда так делает.

– Не знаю. Гросс-талон – это очень здорово.

– Согласятся почти все, вот увидишь, – сказал Карл. Он тяжело дышал, но дверь на чердак открыл с первого раза. Послышалась возня, клекот и присвист: на школьном чердаке поселились канюки – огромные, очень вежливые и умные. «Почти как пан директор Ежелевский», – шутил Карл.

– Малуша-Малуша! – позвала Стеф. – А-ца-ца!

– Нет ее, улетела. Вон, муж какой недовольный сидит.

Девочка присмотрелась: в дальнем конце чердака около гнезда хохлился Воццек, пряча клюв в густых перьях. Оранжевый свет затекал в слуховое окно, обливая канюка бронзой. Стефани и Карла он знал, и даже позволял издалека смотреть на выводок. «Слишком он умный, – шептал парень, – И неправильный. Одно слово – Хроноблема». Ничто не мешало солнцу проникать в окно: здания в западном направлении сходили на нет, спускались на этаж-два-три ниже, а потом и вовсе рассыпались прахом у края земель, принадлежащих Точке Ноль.

– Падай, – буркнул Карл.

Они уселись на «своем» матраце с расплывшимся инвентарным номером. Стеф поерзала, чтобы видеть Воццека. Карл рассматривал окурок.

– Дорогая. Могла бы продать.

– Могла.

– А что не продала?

– Еще найду.

– А, ну да. А желудок ты свой уже сегодня кушать начнешь.

Стеф приложила к лицу ладонь и помотала головой:

– Карл, ну почему ты скотина?

– Потому что выродили такого, – улыбнулся он и поджег сигарету. – Спасибо, Стеф.

Карл был умный, помешанный на учебе и пухлый. Его часто били на улице, надеясь узнать, где он берет столько талонов на еду. Его крикам о неправильном обмене веществ не верили – били до кровавых соплей. Однажды Карл пропустил полгода после побоев, но очень быстро догнал программу. С тех пор его часто «крыло»: в запале своих странных приступов он забирался на парту и начинал речи.

«Я живу на кладбище, – любил повторять он. – Мы все живем на кладбище». После этих слов обычно шли цитаты из Шпенглера и Бодрийяра. Однажды в класс зашел Ежелевский. «Эх, был бы Карлов университет еще…» – вздохнул пан директор, не стесняясь учеников, и вышел. Замечания за лазанье по парте Карл так и не получил.

– Карл?

– Умгу.

– Ты сказал, что согласятся почти все. Ты… Не согласишься?

– Не-а.

– Почему?

– Мне впадлу, Стеф.

Воццек повернул голову в окно и хрипло закричал. Город не ответил ему.

– Думаешь, это какой-то заговор?

– Да плевать мне. Не хочу я обследоваться – и все.

В городе взвыл сигнал панцер-мобиля, чуть тише взвыла турбина. Канюк настороженно всмотрелся в небо и снова спрятал голову под крыло. Его дети попискивали и возились, над гнездом порхала невесомая пыль.

– Раньше здесь было шумно, Стеф, – сказал Карл, и девочка с испугом всмотрелась в его лицо: «нет, не приступ».

Карл замолчал, роняя клубки дыма из носа. Он смотрел перед собой, курил, и брови подрагивали под его тяжелым лбом. Город излучал горячую тишину, и Стеф вспомнила, как папа не любил, когда кто-то заговаривал при нем о прошлом. О времени «до».

– Теперь здесь тихо, – наконец продолжил он, – как в лаборатории.

Стеф ощетинилась:

– Ты опять? Они нас изучают, ага. Фиг бы мы выжили, если бы не твой «Соул». Кто моему дяде костный мозг пересадил? Страховая компания? Или правительство? Да сейчас!

Карл закашлялся и замахал руками – да так, что Стеф отстранилась в испуге.

– Хорошо-хорошо, – просипел он, прочистив горло. – Не нас они изучают. Они изучают Хроноблему.

– Вот, то-то…

– …На нас.

Стефани открыла рот – и закрыла его. Ей вдруг захотелось поколотить толстого мальчишку – просто за то, что он так смотрел на нее: с сожалением («ну почему ты слепа?»), с тоской («я все-таки один»). Хотелось погладить его щеки, пообещать что-то хорошее. Ей хотелось защитить Карла от мира, в котором он жил.

Как бы скверно это ни звучало, мир Карла Морачевского казался куда ужаснее окружающей действительности.

Воццек вскрикнул и заходил у края гнезда.

– О, Малуша возвращается, – обрадовалась Стефани.

Карл улыбнулся и аккуратно погасил бычок, послюнявив ладонь.

– Вот у кого счастье. Здорово быть канюком.

– А если куница?

– А если ее клювом вот такенным?

«Дурачится, – оттаяла наблюдательная Стеф. – Вот и хорошо».

* * *

– Уезжаешь?

– Ага. Сто раз уже спрашивал.

Птенец, молотя крыльями, висел в оконном проеме. Воццек подергивал шеей и следил за отпрыском: отец казался огромной довольной курицей. В школе внизу шумели сильнее обычного, но птиц это не беспокоило. Зато Стеф – еще как, поэтому виновница волнений и сбежала сюда.

– Ты запомнила, что тебе надо узнать?

– Да.

У нее кружилась голова – так много всего сделано за последние дни, так много подписей поставлено – своих, взрослых, полноправных. Так страшно, так весело смотреть вперед – из Градеца Кралёвого в далекий огромный мир.

– Как думаешь, тебя отобрали по тестам или все же по анализам?

Стеф обиделась.

– Ты скотина.

– Почему это?

– Потому что тебя такого выродили.

Потом они долго целовались, а потом – Карл отстранился и придержал ее руки.

– Мне не нужно ничего большего.

– От меня?

– От кого угодно. Совсем, – добавил он серьезно. – Стеф…

Шум школы исчез за гулом крови в голове. Стеф бросилась к лестнице, почему-то думая о блокноте, в который записала вопросы – вопросы Карла к огромному миру за пределами европейской окраины.

«Сожгу к чертям».

* * *

– Вам повезло, юная мисс, что вы успели попасть в программу, – сказал чужак в сером. – Из-за Варнского кризиса мы сворачиваем программы в регионе. Временная мера, мисс Клочек, но…

– Но временные меры самые долговечные, сэр.

– Именно, – улыбнулся чужак.

Зал ожидания в Северном терминале Гэтвика казался Стефани дворцом из трубок и стекла. Но ее собеседник – мистер Квинс, младший менеджер Восточно-европейской филии «Соул» – пил кофе так буднично, будто сидел в маленькой конторке муниципалитета Градеца. Он был сер, корректен и… Сер. Протягивал ли билеты, пил ли кофе, просил прощения, отлучаясь – мистер Квинс оставался мистером Квинсом.