Книга Степь в крови - Глеб Булатов

– Вы твердо решили арестовать меня в противном случае?

– Да. И я бессилен изменить это решение.

– Что же вы… – Никанор Иванович хотел еще о чем-то спросить, но передумал и повернулся к окну.

В коляску сел мужчина в штатском, обнял дожидавшуюся его женщину и приказал кучеру трогать. Коляска покатила по мостовой, выехала на бульвар и смешалась с веселым потоком пеших и конных.

Неуклюже подгибая колени, Никанор Иванович вскарабкался на подоконник, правой рукой взялся за раскрытую раму и подался вперед. Он стоял в самом оконном проеме, бледный, с дрожащими руками.

Никанор Иванович лгал Зетлингу. Он верил в Бога, но был слишком обижен на Творца, чтобы признать это и тем более чтобы любить Его. Но что Никанор Иванович не мог побороть в себе и что рождало в нем еще большую, бессильную и загнанную злобу, то был страх. И сейчас, когда он стоял в окне, два эти чувства боролись в нем, сцепившись намертво.

Позади, за спиной, Никанор Иванович ощущал холодные глаза Зетлинга, пытки и позорную смерть. Впереди, под ногами, лежала встреча с неизвестным, но уже явственным. Впереди ждала расплата.

Он колебался, качаясь грудью вперед, опуская взгляд на мостовую, отстраняясь, даже отступая назад, на снежно-белый и широкий подоконник. Вдруг он повернулся лицом в комнату, оскалился и, бросив: «Будь ты проклят!» – не оборачиваясь, упал вниз.

В комнату дошел глухой звук удара тела о камни и последовавшие тотчас испуганный женский крик и свист городового. Зетлинг энергично встал, подошел к фортепиано, ударил ладонями о клавиши, родив ржавый утробный стон, и вышел.

Глава двенадцатая, в которой граф Гутарев сталкивается с неизбежным

На другое утро граф Гутарев проснулся с гнетущим чувством тяжести на сердце. Он не думал о вине перед Никанором Ивановичем, да и свои попытки убить Деникина воображал проявлениями народного гнева. Несмотря на всю свою выдающуюся легкомысленность, Алексей Алексеевич не мог не понимать, что невольно, по своей опрометчивости и опытности врагов, он оказался между молотом и наковальней. Зная нрав Зетлинга и твердость Никанора Ивановича, Гутарев предвкушал столкновение с непредсказуемым исходом.

– Если в схватке победит Зетлинг, – размышлял граф, – мне будет предъявлено обвинение в покушении на убийство Деникина, и я закончу свои дни опозоренным в застенках. Если же верх возьмет комиссар, то неизбежно отмстит за измену.

Гутарев оделся, вышел в сад и умылся холодной водой из деревянной кадки у крыльца. Ему стало легче и, завидев младшую дочь хозяина, прогуливавшуюся среди деревьев, он даже выдавил улыбку на своем утонченном и подернутом усталостью лице. Девочка рассмеялась и пригласила Алексея Алексеевича к завтраку.

– Мама уже накрыла. Пойдемте, сегодня к нам гости, папин младший брат, офицер. Он такой смелый! И все знает. Идемте же!

Девочка кокетливо поправила платье и убежала в дом. Граф, несколько посомневавшись – обыкновенно он предпочитал завтракать в одиночестве, – все же пошел в столовую. Высокий овальный стол темного дуба уже был заставлен стряпней. Хозяйка и три ее дочери лишь ждали прихода мужа, чтобы приступить к трапезе.

– Алексей Алексеевич, с добрым утром! – обрадованно воскликнула Аня, старшая дочь. – Как хорошо, что вы пришли к нам. Мы с сестрами заметили, что последние дни вы сторонитесь нашего общества. Мы вам наскучили? Признайтесь же.

– Аня, что ты такое говоришь?! – сердито сказала Елена Николаевна, румяная, пышная хозяйка дома. Она происходила из старого купеческого рода и неукоснительно чтила патриархальные обычаи предков. В ее доме царили порядок и умеренность. – Присаживайтесь, Алексей Алексеевич, и не слушайте этих девчонок. Они слишком юны и плохо воспитаны, чтобы обращать на них внимание.

– Как же, – насмешливо проронила Юля, младшая дочь, несказанно любившая графа и выражавшая свои чувства трепетной заботой о нем и иронией, – вот к Ане вчера, я видела, приходил молодой офицер, статный такой, румяный. Все о фронте разговаривал, а сам…

Старшие сестры укоризненно взглянули на девочку, но она и без их жестов смешалась, густо покраснела.

В столовую вошел хозяин. Это был худощавый высокий блондин. Его живое интересное лицо украшали эспаньолка и круглые очки. Николай Иванович Парамонов был выходцем из зажиточного казачьего рода. Родители дали ему хорошее образование и хватку для ведения дел, отчего Николай Иванович удачно переехал в город и обзавелся состоянием. За хозяином следовал есаул, с рыжими баками и угрюмым лицом.

– Граф, рад видеть, знакомьтесь, пожалуйста, – мой брат.

– Рад знакомству, – по-военному отчеканил есаул и протянул Гутареву руку, – Платон Иванович.

Гутарев приподнялся со стула и едва тронул своими короткими влажными пальцами ладонь офицера.

– Присаживайтесь, присаживайтесь, господа, – Елена Николаевна укоризненно посмотрела на своего мужа, – вы о нас вовсе, кажется, и не думаете. А ваши дела всегда подождут. Нужно же и меру знать, господа.

До сознания Гутарева доходили лишь обрывки разговора. Он был целиком поглощен простой и наваристой едой и своими раздумьями. Как бы ни был легкомыслен граф, он слишком близко столкнулся со смертельной опасностью, чтобы не замечать ее. Ему было страшно и стыдно.

«Паскудство сплошное, – думал Гутарев, – пустота и неизбежность, и так с самого начала этой революции. Ведь раньше…»

Граф был готов предаться воспоминаниям о приятных днях московской юности, но течение его мысли прервал обиженный голос Ани:

– Алексей Алексеевич, вы совсем нас не любите, да? Почему вы не слушаете нас? А между прочим, Платон Иванович для вас рассказывает.

– Да, да, конечно, Аня… я лишь задумался. Но продолжайте, Платон Иванович, я вас внимательно слушаю.

Офицер удивленно поднял брови, встречаясь со странными манерами графа впервые, довольно ухмыльнулся в рыжие усы и продолжил свой рассказ:

– Так я говорю, что в городе снова странные вещи будто бы начали твориться. Так вчера вот что и случилось, – в отличие от своего старшего брата, Платон Иванович так и не получил достойного образования. Он говорил сипло, с расстановкой и по-крестьянски коряво строил мысль. – Вечером, часов около восьми, какой-то гражданин совершил самоубийство. Он выпрыгнул из окна гостиницы «Дон» на мостовую и разбился…

Гутарев густо покраснел и издал глухой стон, своим испугом прервав рассказ Платона Ивановича.

– Что с вами? Вам нехорошо?

– Граф, что случилось?

– Нет… так, – Алексей Алексеевич взял себя в руки и жестом постарался успокоить взволновавшихся дам. – А как выглядел этот самоубийца, это был офицер? – Гутареву стало нехорошо от мысли, что Зетлинг мог погибнуть.

– Нет, его личность неизвестна. Я слышал, будто он был в военной форме, но без погон и документов. Его номер обыскали, но ровным счетом ничего не нашли. Мне сам помощник следователя давеча рассказывал. Теперь следствие в тупике.