Книга Под счастливой звездой - Дженни Браун

— Губы все еще горят? — спросил он.

Она кивнула.

— Быть может, я смогу успокоить их.

Он наклонился к ней и прильнул к ее губам, раздвигая их кончиком языка. Язык был горячим — от острых пряностей и от желания. Она жадно втянула его язык и почувствовала, как тот разбух у нее во рту, пульсируя и рассылая по ее телу волны страсти. Он обхватил ладонями груди и сжал их сквозь тонкую ткань. Ее соски стали твердыми, когда его большие пальцы прижались к тугим вершинкам, выступающим навстречу его прикосновениям. Он откликался на ее невысказанное желание, и она вновь теряла голову.

Темперанс пыталась взять себя в руки, сдержать свои чувства. Как бы сильно она ни хотела его, но все же боялась всецело отдаться ему. Она слегка отстранилась, и он не попытался притянуть ее вновь, но терпеливо подождал, пока она не набралась храбрости и не вернулась к нему. Трев смаковал ее поцелуй точно так же, как каждый кусочек их восхитительного угощения, с тем же неторопливым спокойствием.

Он будет наслаждаться ею, но не позволит себе нуждаться в ней и потерять голову. Она поступила бы точно так же, если бы у нее был выбор.

Но он не оставил ей выбора. Он целовал ее до тех пор, пока у нее не возникло нестерпимого желания сорвать с себя одежду и броситься в его объятия. Такой сильной была страсть, которую он пробудил в ней. Однако он по-прежнему не сделал ни единого движения, чтобы снять одежду с нее и с себя. Она потянулась к его напрягшейся плоти, едва умещавшейся под кожаными бриджами, и соблазнительно пробежала по ней пальчиками. Он схватил ее запястье и мягко убрал руку как тогда, на маскараде, когда остановил ее, не дав залезть в чужой карман.

— Еще не время, — сказал он, улыбаясь этой своей потрясающей полуулыбкой. — Карри нужно смаковать маленькими порциями. Давай не будем спешить, пока не узнаем друг друга лучше.

Он сдерживает ее. Мило, вежливо, но властно. Он нашел способ управлять ею, и использует его. Он играет в ее же игру, только лучше, чем она сама. Ощущение, что они понимают друг друга, усилилось. Потом он отстранился, замерев, как кот перед мышиной норкой. Он чего-то хочет от нее, но не только ее тело. Что ему еще нужно?

— Я возьму тебя, Темперанс, а потом оставлю ради жены, которую мне придется выбрать. Через год я буду за десять тысяч миль отсюда. Я ничего тебе не обещаю. И все равно ты желаешь меня. Ты красива, умна. Ты могла бы найти кого-то лучше, чем я, намного лучше. Зачем тебе нужно наказывать саму себя? Что ты такого сделала?

Трев увидел, как она в ужасе отшатнулась от него. Этот вопрос задел ее гораздо глубже, чем его ласки и поцелуи. Она готова была обнажиться перед ним и позволить ему овладеть ею, даже если нужно было бы терпеть боль. Но такого она не ожидала. И сейчас она отступает, снова прячет душу за тот же побитый щит, за которым уже надежно скрыто ее сердце, не желая показывать свою уязвимость.

Но он должен убедить ее сделать это. Его тело изнемогало от неутоленного желания, но он научился терпеть голод и жажду, потому что без железной дисциплины солдат умирает молодым. Он может не обращать внимания на пульсацию в паху. Он может терпеть боль, которая затмевает эту настойчивую жажду. Солдат должен уметь не замечать боли, если хочет выжить среди ужасов сражения.

Она слишком глубоко проникла за его оборонительные укрепления, чтобы он мог просто овладеть ее прекрасным телом. Он должен понять, как она сделала то, чего не удавалось ни одной другой женщине — заставила его забыть об осторожности. Почему он был готов заплакать, когда поворачивал ручку двери и думал, что ее уже и след простыл? Он должен понять, чтобы больше не допустить повторения подобного.

— Что ты такого сделала, — повторил он, — и зачем хочешь сделать меня инструментом наказания? Это не та роль, которую я хотел бы играть. Даже когда я стараюсь быть нежным, ты торопишь меня и побуждаешь поскорее овладеть тобой, не давая нам возможности лучше узнать друг друга. Почему? Потому что не можешь простить себе измены своему умершему возлюбленному?

От этих слов ее передернуло.

— Ты была верна ему, когда он был жив?

Темперанс кивнула. Но ее серые глаза заблестели еще сильнее, и слезинка, которую она пыталась сдержать, все же на мгновение повисла на кончике ресниц.

— А он? Он был верен тебе?

Слезинка скатилась по щеке.

Ублюдок.

— Должно быть, он был смельчак, если предавал тебя. Я бы дважды подумал, прежде чем нанести тебе оскорбление. Как он осмелился на это, зная твою силу духа?

Она произнесла тихим, едва слышным шепотом:

— Я слишком доверяла ему. Но он не верил в брак. Говорил, что мы должны жить свободными, не как рабы, а верность — всего лишь форма рабства.

Как удобно для мужчины.

— Он был первым?

Она снова кивнула.

— Сколько лет тебе было?

— Почти шестнадцать.

Такая юная.

— Где вы с ним познакомились?

— На ярмарке у нас в деревне. Он привез с собой свою шайку — позволил им что-то вроде небольшого отдыха. Сказал, что это очень полезно — ездить повсюду и узнавать настроения людей. Пока девчонки развлекались, он вызывал людей на откровенность, притворяясь, что предсказывает им судьбу.

— Тебе он тоже предсказал?

— Сказал, что я выйду замуж за толстосума, такого же, как мой отец, и нарожаю паразитов, которые будут пить кровь из рабочих. — Она сморгнула еще одну слезинку.

— Странный способ заниматься любовью с женщиной.

— Он не занимался со мной любовью. Он занимался революцией. Говорил, что я просто-напросто пустоголовая богатая девочка. Я ответила, что это неправда. Он рассмеялся и сказал, что я не смогу отдаться бедняку.

— И ты доказала, что это тоже неправда?

Она закусила губу и опустила глаза.

Умный ублюдок, подумал Трев, но вслух произнес:

— А куда смотрела твоя мать? Была слишком занята угнетением трудящихся?

— Она умерла при моем рождении. Меня растила женщина, на которой отец потом женился. Она проводила время в молитвах, прося Господа смягчить мое жесткое сердце, чтобы я не впала в грех и не сгорела в геенне огненной.

— Но ты все же согрешила, когда отдалась этому мужчине. Почему?

Она прикусила губу и довольно долго ничего не отвечала. Потом сделала глубокий вдох.

— На ярмарке Рэндалл сказал мне, что я должна прочесть одну книжку — «Права человека». Он пообещал принести ее мне той же ночью, если я встречусь с ним за конюшнями. Я пришла. Но отец обнаружил нас и отходил Рэндалла хлыстом. — Она тряхнула головой, словно стараясь избавиться от воспоминаний. — А потом ударил и меня. Он прямо обезумел, обзывал меня всякими грязными словами, которых не услышишь даже от конюхов.

Она замолчала. Только тяжело вздымающаяся грудь выдавала бурю эмоций, которым она не позволяла выплеснуться наружу.