Книга Голыми глазами - Алексей Алехин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На пирсе тощий компатриот в облепленных множеством карманов шортах ведет долгий разговор с таким же тощим арабом, приставленным присматривать за купающимися, но, кажется, не умеющим плавать. Тот не понимает ни слова и только приветливо кивает головой в заполнение пауз.
А на серфинге враскорячку мается со своим стрекозиным крылом новичок, и это похоже на то, как, бывает, управляешься на тарелке с листом салата, а тот все норовит развернуться и брызнуть на тебя оливковым маслом с лимонным соком, которыми ты его заботливо окропил.
Но кажется, я все это уже видел в прежней жизни.
Вот так же белый ибис со складнóй, как плотницкий метр, шеей высматривал рыбок на мелководье.
Так же в воде резвилась юная парочка. Девушка шалила, садилась на своего дружка верхом, плескала ему в лицо и даже слегка пинала ножкой.
В бассейне большой черной жабой не вылезая сидел обучающийся своему делу аквалангист и время от времени выпускал гроздь больших серебряных пузырей.
Доносилась унылая арабская музыка.
И скучающий в гостиничной лавке араб принимался приплясывать ей в такт, а когда грянет повеселее, то и вовсе кружиться в обнимку с большим надувным дельфином…Гурии топлес…
Целые рощи несравненных женских ног…
Амброзия местного розлива в бокалах на бумажных салфетках с вензелем отеля…Стоял тот благодатный для вертихвосток сезон, когда днем можно продемонстрировать купальник, состоящий из двух веревочек, а за ужином – вечернее платье.
Вот только с луной тут непорядок.
Желтоватую и подвядшую, ее вывешивают с опозданием и не совсем на том месте.
А однажды и вовсе выложили на крышу школы водолазов, с объеденным боком.
Ох, кромешная тьма египетская.
Свернутые полотняные зонты торчат вокруг бассейна как белые кипарисы, напоминая, что где-то – зима.
И только повешенные на просушку на корме катера страшные водолазные костюмы шевелят в лунном свете черными рукавами, как души грешников.Но кто сказал, что «для жизни вечной»?
К концу второй недели кожа от солнца и морской воды приобретает такую мягкость, что впору делать кошельки.
У вас окончательно вырабатывается райский режим с купанием до завтрака, сигареткой за плетеным столиком на краю терраски, размышлением в шезлонгах, плаванием до буйков, душем перед обедом и вечерним бокалом вина над морем – и делается понятно, что пора уезжать.
Благородная куротная скука становится приправой ко всякому блюду, что ни закажи.
Вы начинаете понимать вечную печаль гостиничной прислуги: только начнешь узнавать постояльца, как тот съезжает.
И все чаще поглядывать в ту сторону неба, где, распушив дюралевые перья, медленные большие самолеты заходят, как ангелы, на посадку.Солнцеморепальмы…
...
Хургада – Шарм-эль-Шейх – Хургада Октябрь 2002, декабрь 2003, декабрь 2004
Тут все дно утыкано букетами.
Оглядывая их, точно в цветочной лавке, проплывает, развевая чадры, короткая вереница здешних рыб, медленно и чинно, как арабская семья.
Другие, вроде маленьких тельняшек, плывут, шевеля рукавами.
Третьи, цветов украинского флага, просто полощутся на водяном ветерке.
В кораллах и губках утопает полусгнивший киль разбившегося на рифе судна. С ржавым винтом, с развалившимися на обе стороны деревянными ребрами – похоже на хребет объеденной скумбрии, оставленный на тарелке.
Стайка крошечных изумрудных рыбок обсела ветвистый коралл – так облепляют дерево птицы.
Они тут вообще похожи на экзотических птиц, только не так пугливы.
Вот одна полнотелая в желто-синей пижаме выплыла из чащи и принялась танцевать, вовсе не думая убегать.
И ты висишь в воде, не отрывая глаз.
Впрочем, возможно, они тоже с любопытством разглядывают заплывших в их владения шумных существ с желтыми раздвоенными плавниками вместо хвоста, глазастой зеленой мордой и странной оранжевой трубкой, торчащей из жабр.
…Мелкие, красные и желтые, рыбешки кружатся вперемешку, как осенняя листва.А наверху капитаны катеров перекрикиваются в рупоры через все море. Передают с борта на борт корзины с пивом. И серебристыми мотыльками вспархивают стайки летучих рыб.
...
Красное море Октябрь 2002
В гостиничном номере вместо Библии лежал томик Мопассана.
Быть может, это единственный в мире город, вернувшись в который кажется, будто и не уезжал.
Не выходил из сводчатого метро, где аккордеонисты разносят по вагонам парижский вальсок.
С этих улиц, где фасады украшены барельефами пышнотелых и отзывчивых муз.
А террасы кафе с каждым годом все дальше наползают на тротуары.
Где полуденная пустота Люксембургского сада напоминает о часе обеда.
Не мешая какому-то негру покупать такой же черный и сверкающий мотоцикл, придирчиво заглядывая ему под крыло и в фару.
Где в витрине на Риволи выставлена на продажу новенькая королевская мантия.
Где женщины на тысяче картин вечно сидят перед туалетным столиком.
И японцы печально кивают гиду перед портретом доктора Гаше, слушая про ухо Ван Гога.
Если ты тут не в первый раз, то волен идти куда угодно, но все равно попадешь в музей.
У посетителя Центра Помпиду всегда впечатление, будто он заблудился и забрел в бойлерную.
Среди змеящихся по стенам труб по-хозяйски обосновался зал Марселя Дюшана с целой серией прославленных писсуаров, а еще – с двумя унитазами и фаянсовой раковиной, как в магазине «Сантехника».
Немного позже, зайдя за табличку “WC”, я обнаружил продолжение экспозиции.
Но все ж мне ближе музей Моне, заволоченный желтоватым паровозным дымом сен-лазарских вокзалов.
Тамошний темнокожий служитель, не стесняясь посетителей, приседал для моциона перед «Кувшинками», хрустел пальцами и вообще вел себя непринужденно.
Два других, белых, прогуливались, беседуя, меж картин, и видно было, что с первым они не дружат.
Потом, прямо под открытым небом, тебя встречают тяжелые женщины Майоля в летучей позе грехопадения.
И его же Ева с отсутствующим яблоком в руке.
Знакомый художник рассказал, что возлюбленная модель скульптора, которой он оставил все в обход семьи, родом из Одессы, и еще жива. И предложил с ней познакомить.
Я с ужасом отказался.
Девяностолетняя старуха в роли музы – это даже и для Парижа перебор.
