Книга Гражданин Винс - Джесс Уолтер

После смерти отца Винс часто гулял от своего дома на Элизабет-Стрит до площади Вашингтона, бродил между деревьями, прислонялся к мраморным аркам и наблюдал за миром. Ему было четырнадцать лет. Он много мечтал, слонялся по городу как турист, как легкая добыча для воришек — всегда смотрел вверх, впитывал архитектуру, — в отличие от большинства местных жителей, которые смотрят прямо перед собой или чуть вниз и никогда в глаза, отчего возникает ощущение настороженности. А взгляд Винса был направлен вверх на этот мир. Сколько он себя помнил, он всегда искал глазами отца на стройплощадке. Когда трос крана оборвался и разрубил его отца пополам, Винс только так и умел смотреть.

В парке он научился играть в шахматы и покер, различать жуликов и карманников, игроков, подменявших игральные кости и мухлевавших в карты, наперсточников. Он научился уворачиваться от ножей, босых женщин, наркоманов под кайфом, спокойно уходить, а не бежать, когда появлялись полицейские. Все его знакомые крали и дрались, поэтому он тоже крал и дрался. Как все мальчишки, лишившиеся отца, Винс попал в местную шайку на роль мальчика на побегушках — покупал курево, стоял на шухере, отвозил, что велели. Он всем нравился. Винс не был сицилийцем или хотя бы итальянцем, поэтому никогда не смог бы стать полноправным членом, своим, но, с другой стороны, он не был похож на ирландца, поляка, еврея или представителя другого народа, которые оставались только шестерками. Было что-то странное и недоступное в его загадочной меланхолии и мертвенно-спокойных глазах — качестве, легко принимаемом за бесстрашие. Винс принадлежал к тому редкому типу людей, по крайней мере в этом районе, которым не нужно было доказывать свою надежность.

Он воровал машины, еще не получив водительские права, но, вместо того чтобы сразу ехать в магазин запчастей, как другие, до вечера катался по Брайтон-Бич или Рокэвей, открыв окна даже зимой, чтобы ветер ударял ему в лицо. Но чаще он просто колесил по городу, высовываясь в окно, как собака. Первый раз его взяли, когда постовой застукал его на Рид-стрит припаркованным к уже стоявшему автомобилю. Винс любовался коринфскими колоннами у основания большого здания муниципалитета.

— А мне плевать, что люди говорят, — сказал он полицейскому, когда тот надел на него наручники. — По-моему, это здорово.

Для Винса это был не город, состоящий из районов и этнических групп, а собрание форм. Ему нравился напыщенный классицизм квартала вокруг мэрии, солидная ковка Сохо, экстравагантные каменные уступы Центрального парка. В воображении он рисовал Манхэттен без людей — одни здания, охраняемые группами такси без водителей, движущимися синхронно по пустым улицам. Даже во время первых отсидок Винс находил свободу в воображаемом мире архитектурных сооружений. Ему приносили странное утешение мысли о том, что можно провести ночь в классическом здании Нью-Йоркской тюрьмы, украшенной башенками и египетскими колоннами. Уж если тебе случилось попасть в заключение, лучше сидеть в произведении искусства, вроде Нью-Йоркской тюрьмы, чем в «Скале» — на острове Райкерс, — больше похожей на общежитие деревенского колледжа, по периметру которого лениво пасется стадо обритых овец.

В те времена Винс возвращался на площадь Вашингтона после каждой отсидки и обнаруживал, что там стало еще больше хиппи и студентов Университета Нью-Йорка, которых переселили в Виллидж, когда закрылось их общежитие в Бронксе. Однажды, выйдя из тюрьмы, он вдруг понял, что теперь в парке существуют два отдельных типа людей. Их было легко отличить друг от друга: дно — игроки, торговцы наркотой, уличные воры — неспешно прогуливалось, озиралось, ожидало нового дела, а студенты, опустив головы, прижимая к себе рюкзаки, словно чемоданы или младенцев, проворно шагали, деловито пересекали парк, стреляли по сторонам глазами и повторяли в уме все предостережения о парковых наркодилерах, ворах, попрошайках, беглых заключенных, проститутках, уличных музыкантах и мафиози, ловких людях, самоуверенных и порочных, — людях, похожих на Винса, хотя он сам и не желал себе в этом признаваться.

Ему исполнилось двадцать шесть лет, он с головой ушел в разработку схемы с кредитками — которую, насколько ему было известно, изобрел именно он — и в пятый раз угодил в тюрьму, когда от печеночной инфекции умерла его мать. Выйдя на свободу, Винс сидел на площади и наблюдал за студентами, пытаясь понять, что в них есть такого, чего нет в нем. Он знал, что умен. И прочитал наверняка больше, чем все эти дети с рюкзаками, набитыми книгами. И все же он не до конца постиг то, что прочитал. Оставались еще целые дисциплины и школы мысли, о которых он ничего не знал. Чего-то не хватало. Может быть, это всего-навсего ощущение возможностей, открывшихся благодаря появившимся деньгам и полученному образованию? Или все дело в образе мышления? Может быть, они были способны сделать лучший выбор? Или это какая-то черта личности — напористость, самоуверенность, ощущение своего места в мире — качество, которое Винс мог определить только потому, что сам им не обладал. Наверное, это что-то такое же простое, как отсутствие амбиций. В конце концов, разве можно чего-то достичь, если ты никогда не мечтал ни о чем, кроме девочек в бикини, упаковки пива и стрит-флеше[13]?

На самом деле нечто, хоть сколько-нибудь напоминавшее амбиции, было у Винса в шестнадцать лет, когда он задумал открыть сеть ресторанов «Корзина для пикника», где подавали бы летнюю еду — бутерброды, жареную курицу, картофельные салаты и пироги в дешевых простых корзинах, в общем все, что нужно для загородной прогулки. Самое смешное, что Винс никогда не ездил на пикник, никогда не ел из такой корзины, никогда не отдыхал в летнем лагере. Он и из города-то выезжал всего пару раз. Может, в этом и секрет: привлекает то, чего у тебя никогда не было.

Потом, всего за день до слушаний в суде, Винс поведал о своих планах молодому адвокату Бенни Деврису, которого очень тронула идея скромного жулика отрыть ресторан для пикников. Бенни был ветераном войны во Вьетнаме и приложил немало усилий, чтобы окончить юридический факультет. Он описал Винсу, кем тот мог стать, если бы знал, куда стремиться. Между ними завязалась искренняя дружба, которая приносила пользу обоим — и Винсу, время от времени нуждавшемуся в адвокате, и Бенни, время от времени нуждавшемуся в уголовнике. Со временем Винс перестал брать деньги за колеса и стереоаппаратуру, которые доставал для друга, а Бенни бесплатно представлял его интересы.

Бенни был одним из тех адвокатов, которые защищали бандитов, обладали прекрасно подвешенным языком и обедали в мафиозных забегаловках. Он стремился вверх — хотел якшаться с сильными мира сего, — и на вечеринке в честь его тридцатилетия Винс заметил с десяток влиятельных шишек. Там же он познакомился с его кареглазой сестрой Тиной, которой тогда исполнилось всего двадцать лет. Она была миниатюрная, застенчивая и работала на полставки у Бенни. Для Винса эта девушка стала всем: олицетворением его амбиций и желаний. Бенни, с одной стороны, никогда не приходил в восторг при мысли, что его сестра может встречаться с вором и наркоторговцем, с другой — никогда не предпринимал активных действий, чтобы убедить сестру порвать с Винсом. По крайней мере пока не начались неприятности.