Книга Гражданин Винс - Джесс Уолтер

— Наркотики? — Троица постепенно пропадает из вида.

— Наверняка, — отвечает Дюпри. — Восемь месяцев назад я взял того коротышку за продажу спида[12]. У него изо рта ужасно воняет. Луком и кошачьим дерьмом. Лишний раз подумаешь, арестовывать ли его.

Винс садится прямо.

— Думаете, такой может измениться?

— Такой? Нет.

— Почему?

Дюпри на мгновенье задумывается.

— Я два года учился в колледже. Уголовное право. Был у нас предмет — психология. Но там группа оказалась переполнена, поэтому мне психологию заменили на философию. Это оказалось одной из величайших ошибок. Так вот, мне на ум приходит одна притча… — Дюпри сворачивает на улицу Винса. — О стае ворон. Ну, знаете, такие задиристые птицы, весь день летают, воруют зерно, высматривают блестящие вещицы… в общем, живут своей вороньей жизнью. Однажды летят они себе, совершенно собой довольные, и вдруг пролетают над озером и видят свои отражения в спокойной воде. Целый день они ныряют и поднимаются в небо, глядят на свое отражение, восхищаются собственной силой и грацией. Но вскоре это им приедается, и они начинают насмехаться над озером, потому что само оно ничего не может, только отражает окружающий мир. Озеро отвечает, что способно совершить гораздо больше, чем вороны: замерзнуть и превратиться в лед, подняться высокими волнами и размыть берега, испариться и упасть дождем на склоны холмов. «Так сделай это», — подзуживают вороны. Но день был теплый и ясный, и озеро осталось спокойным. Вороны посидели-посидели да улетели.

Винс смотрит на молодого полицейского.

— И в чем суть?

— А суть вот в чем. — Дюпри достает визитную карточку и пишет на ней что-то. — Когда будете готовы рассказать, что произошло с Дагом, я объясню вам притчу.

Винс берет карточку.

— Там мой рабочий телефон. На обороте — домашний.

Винс открывает дверцу.

— В телесериалах в этом эпизоде полицейский просит плохого парня не уезжать из города без разрешения.

— Ага, — отзывается Винс. — Это мой любимый эпизод.

Он выходит из машины, погруженный в свои мысли. Идет к дому, роется в кармане в поиске ключа, чувствуя спиной взгляд полицейского.

Открывает дверь, входит, закрывает дверь и опускает засов. Идет через разоренный дом, включает свет, открывает собранную сумку, нащупывает десять тысяч в желтом конверте, запечатывает его и застегивает сумку. Идет в кухню и выскальзывает из дома через заднюю дверь.

С заднего двора Винс слышит шум работающего мотора. Од представляет, как Дюпри смотрит на окна. Никогда он не встречал таких полицейских. Призраки, тени и вороны. От этого Винсу становится не по себе. Он пересекает двор, перепрыгивает через цепное ограждение, пробегает мимо соседского дома и выходит на улицу. Садится на заднее сиденье ожидающего такси. Устроившись, замечает движущийся по поперечной улице «Кадиллак» Лена.

Водитель заводит мотор.

— В аэропорт?

— Да, пожалуйста.

— Куда направляетесь?

Что же случилось с воронами, после того как они улетели с озера? Куда они направились?

— Куда летите, приятель? — не унимается водитель.

Винс откидывается на спинку сиденья.

— Домой.

Глава IV

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
31 октября 1980 г., пятница, 10:43

И вот ты снова здесь, не где-нибудь, а в другом аэропорту, разглядываешь дреды и удостоверение другого таксиста через поцарапанное стекло, которое вас разделяет. Снаружи гудят машины и звучат людские голоса в бесконечном нью-йоркском хоре: «Эй, убирай свою гребаную тачку!»

И вот тут-то тебя осеняет: а может, ты вовсе не ворона, летающая над всем этим дерьмом — людьми, машинами и нормальной жизнью, — переполняемая самовлюбленностью, время от времени привлекаемая на землю блестящими никчемными безделушками?

— Але! Оглох, что ли? — К нему поворачивается таксист. — Куда едем, начальник?

Нет, возвращаешься сюда, и тебя как громом ударяет: уезжая из этого города три года назад, ты по крайней мере теоретически не мог вырваться из тех схем, которые не контролировал. Может быть, человеку не дано изменить свою натуру — не в мелочах, а кардинально, — так же как и озеро не может испариться по собственному желанию.

— Эй, начальник, ты чего, в отсечке? Куда?

— В Гринвич-Виллидж, — отвечает Винс.

Водитель отворачивается к рулю.

— Адрес-то есть? Район там большой.

Схемы, о которых ты даже не подозревал…

— Площадь Вашингтона.

— Курнуть охота? Или снежка? Знаю местечко поближе.

Может, ты вообще никогда не контролировал. Вообще…

— Нет, спасибо.

— Как скажешь.

Таксист включает счетчик и заводит мотор. Винс откидывается на спинку сиденья. Устал как собака. Он вылетел из Спокана в Чикаго накануне. Провел ночь без сна на пластиковом стуле в аэропорту О’Хара. Чтобы выкинуть из головы все мысли, купил в магазине аэропорта новую книгу в обложке — «Литературный негр» Филипа Рота, о двух писателях-евреях. Один молодой и подающий надежды. Другой старый и знаменитый. Книга понравилась ему, как нравилась научная фантастика, — в ней создавался мир, который он никогда не выдумал бы сам, но при этом мир выглядел вполне реальным. Потом в два часа утра на странице 88 старый писатель Э. И. Лонофф сказал: «Временами мне хочется представить, что я прочел свою последнюю книгу и в последний раз взглянул на свои часы». После этого Винс отложил книгу и понял, что больше к ней не вернется. Утром он улетел первым рейсом в Нью-Йорк. Когда самолет приземлился в аэропорту Ла-Гуардиа, Винс почувствовал, что трепещет, предвкушая.

Теперь, сидя в такси, он приоткрывает окно, чтобы подышать. Его укачивает, поездка навевает сон — трейлеры и автобусы (в Нью-Йорке насчитаешь больше разновидностей дизельной вонищи, чем запахов во всех других городах вместе взятых), люди на перекрестках, ждущие зеленый свет, уже сходящие с тротуара. В Спокане такого не увидишь: им всем не сидится дома — толпам людей, пересекающих улицы, прислонившихся к фонарным столбам, сидящих на капотах машин, на крылечках домов и кирпичных магазинов Квинса, где весь мир сливается воедино и течет по Гранд-Сентрал-Парквей. Машины сигналят. Он уже не помнит, когда в последний раз слышал, чтобы столько машин гудели одновременно и вдруг — раз! Он резко пробуждается и, как ребенок, бросается к окну, завидев серебристые пролеты моста 59-й улицы, а дальше остров Рузвельта, который в его детстве еще называли островом соцпособий, потому что там были одни инфекционные больницы и санатории. Потом до острова добрались застройщики и понастроили там таких апартаментов, в которых даже бассейны были с видом (бассейны!). Винс бросает взгляд за мост и видит Манхэттен, увитые плющом дома потомственных богатеев в Саттон-Плейс, держащие оборону против армии стекла и стали, толпящейся на берегу, а дальше — пики «Крайслера» и «Эмпайра», угрюмые башни-близнецы, линия горизонта, буйство зданий, революция кирпича, стали, камня и стекла, забитых людьми, уставших от людей, от машин, снующих по глубоким ранам авеню и коротким переполненным порезам улиц, и… от всего мира. Гребаный мир. Винс способен только на это, чтобы не рассмеяться и не захлопать в ладоши. И почему его. так удивляет, что по щекам тонкими дорожками текут слезы?