Книга Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

Служба завершилась торжественной фугой в органном исполнении. Мерный шепот прихожан сделался громче; все стояли, вслушиваясь в слова благословения. Торжественная процессия служителей культа, отдав должное королю, покинула часовню. Неф опустел. Раздатчик милостыни подал королю перчатки и шляпу. Врата, ведущие в часовню, открылись, и швейцарская гвардия, выстроившись по обе стороны прохода, под барабанную дробь взяла на караул.

Сартин что-то прошептал на ухо министру. Тот скорчил гримасу, и Николя увидел, как министр, в свою очередь, что-то сказал королю. Ждать пришлось довольно долго. Генерал-лейтенант мрачно созерцал статую, изображавшую «Славу, держащую в руках портрет Людовика XV». Вошел лакей в голубой ливрее и пригласил их пройти в зал совета, где король, сообразуясь с чрезвычайными обстоятельствами, согласился принять магистрата. Лакей поклонился комиссару, и тот узнал Гаспара. Этот малый, в прошлом состоявший на службе у Лаборда[23], получил повышение и теперь находился в штате личной королевской прислуги в Версале. Продвижением своим Гаспар был обязан доверию, питаемому королем к первому служителю своей опочивальни. Николя, которому Гаспар в свое время оказал немало важных услуг, подумал, что решение Его Величества, возможно, оказалось не самым лучшим, ибо малый обладал чрезмерной любовью к золоту. А в дворцовых коридорах и в закулисье искушение часто слишком велико, чтобы противостоять ему. Они быстро прошли Зеркальную галерею, заполненную по-воскресному разодетыми придворными. Николя, отвечавший за обеспечение безопасности королевской семьи, всегда боялся воскресений, когда каждый, кто подобающим образом одет, держит в руке шляпу, а на боку шпагу, которую можно взять напрокат у входа во дворец, имеет право подойти к королю и его близким. Сартин сделал знак Николя подождать на скамеечке и прошел в зал совета.

Комиссар еще помнил, когда в галерее стояла другая мебель; стремление к переменам заставило убрать ее отсюда в 1769 году. Теперь он с восхищением созерцал столешницы из позолоченного дерева, поддерживаемые скульптурными группами женщин и детей с рогами изобилия в руках. Ленточка над висевшей в центре картиной гласила: «Король правит по собственной воле». Меркурий, спускавшийся с небес с кадуцеем в руке, парил над Людовиком XIV, облаченным в римскую тогу.

— Хи-хи! — раздался саркастический смешок. — Наш дорогой Ранрей считает ворон!

Николя встал и почтительно склонился перед низеньким старцем, одетым в белый атласный костюм, с лицом, в избытке покрытым пудрой и гримом; старец насмешливо взирал на него.

— Сударь, я вас приветствую, — произнес Николя. — Пока я блуждал среди звезд на потолке, мимо меня проходила сама слава. Вы правы, что посмеялись надо мной, сударь, мне нет прощения, господин маршал, и если вам угодно поколотить меня вашим маршальским жезлом, я смиренно приму эту кару, ибо заслужил ее.

— О! Маршальский жезл я предпочитаю хранить дома, у себя во дворце, дабы он не обременял меня, — с улыбкой ответил Ришелье. — Ваше благородство ни с чем не сравнимо: породистого пса не надо учить. Ваш отец-маркиз ценил удачные ответы… Скажите, это маркиз или комиссар ждет сейчас на скамеечке возле двери зала совета?

Ришелье тяжко вздохнул. В этом вздохе прозвучала горечь и отчаяние придворного, так никогда и не сумевшего стать членом королевских советов.

— Честно говоря, сударь, я и сам не знаю. Его Величество принимает господина де Сартина, и, как вы верно подметили, я его жду.

— Однако сейчас не время для его еженедельной аудиенции. Чрезвычайное происшествие или скабрезненький скандальчик, способный развеять меланхолию нашего короля? Впрочем, какая разница, в любом случае, сударь, я вам желаю успешного ожидания. А я пойду строить глазки божественной графине.

Маршал, числившийся среди друзей госпожи дю Барри, все еще надеялся с ее помощью удовлетворить свои политические амбиции. Он беззастенчиво напоминал фаворитке, что, когда у нее возникла проблема с представлением ко двору, его помощь оказалась поистине бесценной, ибо именно благодаря его усилиям все, кому непременно следовало присутствовать при представлении, волей или неволей, но все же собрались вместе.

Наконец зеркальная дверь зала совета открылась, и появилась голова Сартина; не говоря ни слова, начальник с чопорным видом окинул Николя оценивающим взором. Комиссар правильно понял взгляд начальника и проследовал в зал. Король постукивал пальцем по украшенному завитушками циферблату стенных часов, расположенных в центре каминной доски вишневого мрамора. Богато отделанные бронзой часы сверкали между двух ваз севрского фарфора.

— Комиссар Ле Флок к услугам Вашего Величества, — возвестил Сартин.

Он вывел Николя на середину комнаты, где с одной стороны от него оказалась консоль, а с другой — оконечность рабочего стола. Король, улыбаясь, повернулся к Николя. За последнее время он сильно сутулился, серый, расшитый золотом фрак туго обтягивал выдающийся вперед живот. Лицо его, отечное и покрытое сетью кровеносных сосудов, казалось более утомленным, чем обычно. Только карие, почти черные глаза напоминали о прежнем монархе. Тяжело подойдя к столу, Людовик обеими руками оперся на него; висевший на ленте орден Святого Духа закачался. Король поворачивал голову, поочередно останавливая взор на бюстах Сципиона Африканского и Александра Великого.

— Кто скажет мне, где Сципион разбил Ганнибала?

Николя бросил взгляд на Сартина, и тот легким подмигиванием приободрил его.

— Если позволите, я могу напомнить Вашему Величеству, что битва эта произошла при Заме.

— Да, да, вы правы! Ах, это все образование у иезуитов… — со вздохом произнес король.

Николя знал: монарх никогда не приступал к делу сразу, без экивоков. Подобно кораблю, который лавирует, прежде чем лечь на галс, и, преодолев дующий в нос ветер, достигает порта назначения, так и король, то ли от застенчивости, то ли опасаясь быть излишне резким, всегда приступал издалека и долго ходил вокруг и около.

— Господин начальник полиции мне все рассказал, — наконец произнес он. — Знайте, мы считаем вас невиновным. Однако пресечь слухи нам кажется сейчас невозможным. Драма стала достоянием публики, и любая цензура лишь увеличит резонанс. Тем не менее мне бы хотелось получить слово дворянина из ваших собственных уст.

— Сир, даю вам слово сына маркиза де Ранрей и вашего слуги. Я ни прямо, ни косвенно не замешан в убийство госпожи де Ластерье.

— Достаточно, сударь, я вам верю.

Не слишком заботясь о чувствах Николя, король велел ему подробно рассказать о вскрытии; нездоровое наслаждение, которое испытывал Его Величество от мрачных историй, являлось одной из самых загадочных черт его натуры. Выслушав Николя, король надолго задумался.

— Вы понимаете по-английски, сударь?

— Да, сир. Чтобы не испытывать терпение Вашего Величества, скажу лишь, что в те времена, когда англичане высадили десант в эстуарии реки Вилен, маркиз де Ранрей захватил в плен нескольких англичан, в том числе и морского офицера. Отпущенный на свободу под честное слово, он год жил в замке Ранрей и по просьбе моего отца учил нас, меня и мою сестру Изабеллу, английскому языку.