Книга Судьбы передвижников - Елизавета Э. Газарова

в имении Саблуково Арзамасского уезда Нижегородской губернии. Вскоре по прибытии Василий заболел чёрной оспой. Жизнь ребёнка висела на волоске. Мать с помощью местного доктора выходила своего первенца, но слабое зрение – последствие страшной болезни – стало платой за счастливое выздоровление.

С 1843 по 1846 год Василий учился в Арзамасском уездном училище, и как-то к барону Криденеру прибыл местный живописец, чтобы внести изменения в старый большой портрет Григория Карловича, где он был изображён со своей собакой. Пса этого давно уже сменил другой питомец, мордашку которого и хотел видеть барон на обновлённом портрете. Работа художника у мольберта заворожила Василия, показалась ему священнодействием. Справившись с порученным заданием, живописец уехал, не подозревая, что таинство его трудов околдовало мальчика, определило всю его дальнейшую жизнь. Василием овладело огромное желание стать повелителем животворящих красок. Он теперь много рисовал, всё больше с натуры, но портреты близких и друзей получались плохо, и мать посоветовала огорчённому Василию начать с копирования картин. Тяга сына к художественному творчеству пришлась барону Криденеру по душе, ведь он сам не мыслил свою жизнь без искусства – играл на скрипке и фортепиано, дружил с рифмой и наслаждался творениями великих живописцев. Наблюдая, как Василий всё свободное время отдаёт рисованию, Григорий Карлович укрепился во мнении, что сыну следует предоставить возможность основательно поучиться ремеслу живописца.

Хорошим знакомым Криденера был арзамасский купец М. Г. Безобразов – владелец прекрасной библиотеки, и юный Перов, пользуясь благорасположением купца, частенько удовлетворял свою страсть к чтению книгами из его собрания. Осведомлённый о художественных способностях Василия просвещённый Безобразов посоветовал определить подростка в арзамасскую школу живописи Ступина. Мать будущего реформатора русской живописи такой шаг не одобрила, полагая, что её сыну – способному к учению и большому любителю чтения – больше подойдёт Нижегородская гимназия, но по окончании училища тринадцатилетний Василий всё же переступил порог живописной школы в Арзамасе.

В своё учебное заведение Александр Васильевич Ступин принимал детей, происходивших из разных сословий, а его метод обучения сочетал приобщение учеников к «тайнам человеческого сердца» с выполнением ими многочисленных живописных заказов – от икон до пейзажей. Воспитанники школы примерным поведением не отличались. Василий не смог остаться в стороне и принял участие в одной из проделок однокашников, что очень огорчило его родителей. Учёба на некоторое время прервалась, но, когда Криденеры обосновались в Арзамасе и сняли квартиру напротив школы, было решено, что под присмотром близких Василий сможет продолжить обучение у Ступина, считавшего, что «Васенька не пропадёт – у него талант, из него выйдет художник…» Прозорливый учитель тем не менее долго не позволял Перову заниматься непосредственно живописью, стремясь отточить рисунок способного ученика, а когда случайно увидел исполненную Василием в красках копию одного из этюдов Брюллова, понял, что полученные навыки уже сделали из подопечного почти настоящего художника.

Через некоторое время Криденеры засобирались в село Пияишное, где барон получил место управляющего имением директора Московского опекунского совета. Расставаясь с Василием, мать взяла с него слово, что больше ей не придётся слышать о дурном поведении сына. Перов обещал, но тут же снова набедокурил: услышав в свой адрес оскорбительные слова, Василий в ярости запустил в обидчика-соученика тарелку с горячей кашей, от которой тому увернуться не удалось. Ступин почему-то счёл Перова зачинщиком случившегося. Самолюбивый Василий высказал наставнику своё возмущение несправедливым обвинением и, оставив школу, пешком преодолел 35 вёрст, чтобы в Пияишном воссоединиться с родными. Художественное образование Перова продолжилось в домашней обстановке и проходило вполне успешно. Юноша много копировал, а потом взялся за воплощение собственного замысла и написал «Распятие». Для создания образа Христа Перову позировал один из его деревенских друзей, которого для пущей убедительности на время сеансов привязывали к столбу.

Мечта учиться живописи по-настоящему в 1852 году привела Василия в Первопрестольную, где спустя год он поступил в Московское училище живописи и ваяния[1]. Крышу над головой удалось найти в приюте для девочек, где давняя знакомая семьи – Марья Любимовна Штрейтер – служила надзирательницей. Представителям сильной половины человечества жить в приюте запрещалось, поэтому каждый раз во время визитов начальства Перов прятался под кроватью.

Московское училище живописи и ваяния к тому времени уже воспринималось «колыбелью московского искусства». И хотя ко времени поступления Перова в это учебное заведение здесь всё ещё преобладал традиционный академизм, самовыражению молодых художников, тяготевших к воспроизведению на холстах жизненных реалий, в училище не препятствовали. Вот и Перов, старательно рисовавший в учебных классах гипсовые головы, постоянно присматривался к происходящему за пределами училища, стараясь в карманном альбомчике зафиксировать ту или иную ситуацию, придуманную самой жизнью. Творческие и преподавательские концепции училищных педагогов Перова не отличались единством. Аполлон Николаевич Мокрицкий, к примеру, проповедовал послушное следование классическим канонам, а Сергей Константинович Зарянко был сторонником точного копирования натуры, свободного, правда, от индивидуального творческого осмысления. Перов больше тяготел к принципам Зарянко, но сильнейшее влияние оказывала ещё ученическая среда, чутко реагирующая на запросы времени. Пейзаж и бытовая картина обретали всё большую популярность. Василий стал членом кружка соучеников-единомышленников, в который, кроме него, вошли Иван Шишкин, Александр Гине, Егор Ознобишин, Константин Маковский, Константин Бортников и Алексей Колесов, и уже тогда, ведомый своим твёрдым характером, старался сформулировать собственные принципы в искусстве.

Письма помогали заботливому отцу следить за московской жизнью Василия, он пытался удержать сына от соблазнов большого города, и если вначале эти опасения имели хоть какие-то основания, то со временем о них можно было забыть, тем более что барон Криденер оказался не в состоянии содержать сына. Сводить концы с концами Василию становилось всё труднее, и вот наступил тягостный момент, когда ему нечем было оплатить проживание в приюте. Вскоре великодушной Марьи Любимовны не станет, но до конца дней она не будет лишать своего неплатежеспособного постояльца угла и скудного ужина. Перов отчаянно искал способы выхода из создавшегося положения. Вынужденный отказ от продолжения учёбы по причине отсутствия средств для её оплаты обещал Василию всего лишь бесславное будущее учителя рисования в какой-нибудь глухой провинции. «…сознавать в 22 года свою бесполезность даже самому себе – невыносимо горько. Я медлил… на что надеялся, чего ждал? право не знаю» – так позднее описал свою тогдашнюю растерянность Перов.

Удача улыбнулась нежданно-негаданно. За несколько дней до кончины госпожи Штрейтер училищный преподаватель гипсового класса Егор Яковлевич Васильев спас Перова своим деликатным предложением найти кров и стол в его, Васильева, казённой квартирке. Добрейший Егор Яковлевич сочувственно относился к своим ученикам и некоторым из них, кто особенно в этом нуждался, безвозмездно предоставлял приют. «Я сидел, как остолбенелый, смутно понимая, что говорил мне Е. Я. <…> глубоко чувствовал всю великость его благодеяния и не